Полемика, начавшаяся на страницах «Guerre Sociale», перешла теперь в другие журналы. Артисты подают петиции за петициями, но не знаю, сам ли нынешний префект Лоран или кто-нибудь другой из вышестоящих этого хочет, но пока Париж не теряет своей пуританской физиономии. Тут, между прочим, возникают действительно некоторые вопросы. Предоставить ли театрам полную свободу? Тогда антрепренеры, пожалуй, побегут по старым дорожкам и начнут действительно кадить Бахусу и Венере, что нарушит сосредоточенность Парижа. Или предоставить им свободу в известных пределах? Но, право, я не знаю, что лучше: отсутствие театра и отсутствие цензуры или присутствие одновременно и того и другого! Или, наконец, устраивать специальные спектакли, выбирать из сокровищницы прошлого исключительно вещи патриотические и творить новые образцы чисто патриотического искусства? Я и этого боюсь. Прав, конечно, Эрве, говоря, что относиться к искусству как к чему-то неуместному в военное время, говорить себе «искусство — это забава, а теперь нам не до веселья» — значит проявлять по отношению к музам чувства весьма варварские. Подлинно культурный человек знает, конечно, что искусство может держаться на какой угодно высоте человеческих переживаний, что оно — дело глубоко серьезное, трагическое. Во всяком одиночестве, на дне адского горя, как и на вершине самых резких экстазов, гений искусства может следовать за человеком и продолжать очаровывать его возвышенной игрой своих откликов. Лучше всего было бы, если бы здесь было проявлено побольше доверия к народному инстинкту. Пусть бы в конце концов художники делали что могли, добиваясь контакта с большой публикой. Может быть, сейчас эти два, разлученные, легче нашли бы друг друга, нащупали руку друг друга сквозь довольно тесный строй господ директоров и антрепренеров. Быть может, публика сама с презрением отбросила бы такие формы развлечения, которые оскорбляли бы ее высокое настроение Но мы не переживаем сейчас момента доверия к свободе. Театр в этом отношении не составляет исключения. И в таком случае уж лучше, пожалуй, чтобы двери храмов Талии и Мельпомены1 оставались закрытыми. Нельзя ведь, в самом деле, с особой радостью приветствовать перспективу рачительной рукой подобранного и специально взращенного рода патриотических шедевров. Мы не можем не видеть, что на этом поприще слишком часто достигаются совершенно другие результаты. И в прошлом, когда нас угощали патриотической пьесой «Служба» Лавдана2, по правде сказать, публика была почти в восторге. Но я не мог не согласиться с той частью передовой прессы, которая, вовсе не из тенденциозности, не могла не признать пьесу просто идиотской. Весьма неприятно искусственной, рассчитанной на дешевый эффект показалась мне и пьеса «Эльзас» Леру3. — 30 —
|