Эссе

лучше, но и тогда все лежала в кресле, по-прежнему усталая и ко

всему безучастная, с детским страдальческим и беспомощным

выражением на добродушном пухлом лице.

Вдали показался Цейлон, и все мы помогли уложить чемоданы

нашего Колосса; готовый к выгрузке багаж был перенесен на

палубу, и тут после двухнедельного плавания на корабле началась

неистовая суматоха, которая всегда поднимается с приходом в

первый на пути крупный порт.

Всем не терпелось поскорей сойти на сушу; все

повытаскивали из чемоданов тропические шлемы, зонтики, раскрыли

путеводители и атласы, смотрели на приближающийся берег в

подзорные трубы, вмиг позабыв о тех, с кем совсем недавно так

сердечно прощались, хотя эти люди еще не покинули корабль. У

всех была лишь одна мысль -- поскорей ступить на берег, только

бы поскорей: одни после долгой разлуки спешили вернуться домой

к семьям и к оставленным делам, другие жаждали наконец-то

своими глазами увидеть тропики, кокосовые пальмы, смуглолицых

туземцев, а кто-то и просто хотел на часок-другой сбежать с

опостылевшего вдруг корабля и выпить виски где-нибудь в

комфортабельном отеле на твердой земле. И каждый торопился

запереть дверь своей каюты, уплатить по счетам курительного

салона, спросить, нет ли для него писем в почте, которую только

Что доставили с берега, обменяться с другими свежими новостями

политики и светской жизни.

Среди всей этой бездушной суеты возлежала на своем обычном

месте толстуха падуанка. Казалось, ее ничуть не интересует то,

что происходит вокруг; выглядела она по-прежнему плохо и к тому

же очень ослабела после вынужденной голодовки, щеки ее

ввалились, глаза глядели сонно. К ней то и дело подходил

кто-нибудь, кто уже раньше с ней попрощался, и теперь,

подхваченный общим движением, снова оказывался рядом, снова

пожимал ей руку, поздравлял с окончанием плавания. И вот