— Корми меня, — потребовала Ира, хотя ее давно уже не кормили с ложки. И я кормил ее. А она кормила меня… Когда пили чай, она по очереди угощала из своей ложечки вишневым вареньем: себя, меня, маму. Было светло, тепло, весело, уютно. Я был нужен там… …Снег за окном все идет, обряжает Москву в белый пушистый убор. Почему иные воспоминания так дороги нам?.. События давно канули в прошлое, им никогда уже не повториться въяве, а ты вспоминаешь все до мельчайших подробностей снова и снова… То, что связано с Аленушкой, стало для меня уже неким эталоном человеческих отношений. Это от нее заразился я жаждой Настоящего, с тех пор меня другое уже не может устроить. А вот с Диной не получается почему-то… Что-то легковесное в наших отношениях так и осталось. Как ни старался их «заглубить» — не получилось. Теперь я это вижу. Я невольно все чаще сравниваю Дину с Аленушкой. Вернее, наши отношения. А говорят, сравнивать — нехорошо. Это-де оскорбительно для тех, кого сравнивают. Но ведь человек просто не может не сравнивать. Ведь, по существу, все наши понятия, наши представления об окружающем мире — весь процесс познания — продукт сравнений. Лишь благодаря сравнениям мы отличаем полезное от вредного, сладкое от горького, прекрасное от гадкого. Понятия добра и зла, благородства и подлости, наши симпатии и антипатии, привязанность и неприязнь, наконец, ненависть и сама любовь — результат сравнений. Выбор невесты или жениха — тоже плод сравнений наших: выбирая, сравниваем! И потому ханжа и лицемер тот, кто говорит, что сравнивать — нехорошо. Другое дело — ч т о сравнивать, по каким, так сказать, параметрам. Разумеется, если, скажем, кто-то сравнивает двух женщин только по их ножкам да персям… Но, положа руку на сердце, какой муж не сравнивал свою жену с другими и по этим «параметрам»!.. Я знаю, и меня с кем-то, в чем-то сравнивали Дина, Топоркова, Аленушка… И я сравнивал. Дину с Аленушкой. И с Надей Топорковой. В следующий раз я вырвался в увольнение перед самым отъездом на стажировку. Прихожу к ним, а Ира лежит в кроватке с температурой: простудила горло. Она так обрадовалась мне!.. Тогда я впервые испытал нечто, что, наверно, и есть отцовское чувство. У нее в глазах светилась такая неподдельная радость! И я был благодарен этой крохе за то, что нужен ей. Мы сидели с Аленушкой рядом, совсем близко, наши колени касались… Но здесь, у Иришкиной кроватки, нас это почему-то не смущало. А вот с Диной мы ни разу у Сережки так не сидели. Хотя он — родная кровь нам обоим. Ей этого почему-то не нужно было. Ей почему-то все равно, склонился я вместе с нею над кроваткой или нет. А Аленушке было не все равно. Я знаю. Ей было хорошо. Ей это было нужно. Над нами тогда зародилось и витало какое-то очень важное — таинственное и миротворное — единение. Я думал, что такое единение всегда неизбежно возникает между мужем и женой, когда у них появляется ребенок. Как я хотел, чтобы оно возникло у нас с Диной! Но оно так и не возникло. У нее почему-то не было в этом потребности. А я хотел, чтобы у нее — женщины, матери моего сына — зародилась потребность в таком единении. — 37 —
|