|
Ассистент — грузный добродушный хирург — делает уколы новокаина в ногу. Слышу, как рассекают вену и вставляют в нее иглу от капельницы, но боли не чувствую. Я все так же улыбаюсь в душе, наблюдая за своими ощущениями, за невольной настороженностью, за всеми приготовлениями: стараюсь все запомнить. У стены на низком стуле сидит Ариан Павлович, весь в белом, руки в резиновых перчатках держит на весу. — Ариан Павлович, а если я не захочу, чтобы сразу с двух сторон? — А я тебя и спрашивать не буду. Переверну на другой бок — и знать не будешь, пока не проснешься. А проснешься — уже поздно будет протестовать, обратно не вставишь, — подтрунивает он. Сделали укол в вену — и плафоны на потолке стали двоиться, куда-то поплыли… Я знаю, что это наркоз, воспринимаю все, как должное, с любопытством, — я не перестаю наблюдать себя; все это для меня ново, даже интересно, но ничего гнетущего — вопреки тому, что вычитал в книгах. С детства люблю наблюдать за собой как бы со стороны. И чем острее ситуация, тем с большим интересом ощущаю свое внутреннее состояние. …Однажды с цепи сорвался злющий пес и бросился ко мне. Мне было тогда лет четырнадцать. Я весь подобрался, выставил руки с растопыренными пальцами. Решение пришло молниеносно: когда собака кинется, схватить ее за горло и задушить. А что кинется — не сомневался: она уже бросалась на людей. На расстоянии шага собака остановилась и стала медленно обходить меня, оскалив клыки, прижав уши и утробно рыча. Я так же медленно поворачивался, держа руки возле ее морды. С радостным удивлением я отметил тогда, что совсем не испугался, только сердце билось сильно и четко. Мысленно я даже подзадоривал пса: «Н-ну! Ну давай!» И еще отметил, что, следя настороженно за каждым движением зверя, вместе с тем с интересом разглядываю и навсегда запоминаю мерцающие глаза, вспыхивающие временами зеленым слюдяным блеском, тягучую слюну, ниточками свисающую с волосков, влажные, трепетные ноздри, хищно наморщенный нос. Припадая к земле, готовая каждую секунду к броску, собака продолжала обходить меня, не приближаясь и не удаляясь. Я поворачивался вслед за нею, инстинктивно сознавая, что нельзя ни на пядь отступить, ни дать ей зайти сбоку. Сделав круг, пес остановился, порычал еще и стал пятиться. Потом повернулся и затрусил, не оглядываясь, прочь. Я вздохнул облегченно, глубоко-глубоко. И в то же время мне даже обидно стало, что пес спасовал. Как ни в чем не бывало, пошел было домой. Но, пройдя шагов пятьдесят, вдруг почувствовал страшную слабость, ноги отказывались держать, и я сел на землю. Рубашка прилипла к спине, на лбу, на шее выступил пот. Не было сил поднять руку утереться. Я не смог сдержать нервный, счастливый смех. Второй раз за этот вечер я удивился: когда опасность была рядом — был спокоен, владел собой, а сейчас не могу совладать с собственными руками и ногами, они как ватные… Но верх одержал все-таки я! — 17 —
|