Секреты доктора Тавернера

Мужчина, который находился между нею к дверью, нерешительно остановился, а потом набросился на нее с плохо сдерживаемой горячностью.

— Он губит вас, — кричал он. — Ваше тело и душу, он губит вас. Дайте мне до него добраться, и я сломаю ему шею.

— Это бесполезно, — ответила она. — Вы ничего не можете сделать. Дайте мне пройти. Что бы вы ни сделали, не будет иметь никакого значения.

Мужчина поднял руки над головой, и, хотя он стоял к нам спиной, мы увидели, как все его тело содрогнулось от приступа гнева.

— Будь он проклят! — воскликнул он. — Будь он проклят! Да падет на него страшное проклятие Михаила!

Раскатистый ирландский акцент, прорвавшийся под влиянием эмоций, казалось, добавил остроты его проклятиям, если это еще было возможно. Загнанные в угол испуганные официантки в ярких кретоновых передниках в изумлении уставились на него, а из некоего святилища за бисерной занавеской выплыла вразвалку тучная хозяйка. Но, прежде чем она смогла вмешаться, женщина в бурнусе, быстро изогнувшись, проскользнула мимо маленького столика и, выбежав через дверь, исчезла в сумерках, а мужчина, который поспешно повернулся, чтобы последовать за ней, споткнулся о ноги Тавернера и налетел на наш чайный столик.

Он опустился на соседний стул, бледный и трясущийся после своей вспышки, в то время как мы печально уставились на разбитую вдребезги посуду и вылившееся молоко.

Сначала ему нужно было прийти в себя, и он почти бессознательно водил рукой по лбу, как будто пробуждаясь от ночного кошмара.

— Простите меня, — сказал он, ирландский акцент исчез из его речи. — Тысяча извинений. Официантка, уберите столик этих джентльменов и принесите новый чай!

Подошла своей переваливающейся походкой хозяйка, свирепо глядя на него, и он повернулся к ней.

— Любых моих извинений будет недостаточно, — сказал он. — Я был весьма расстроен... домашними неприятностями и сомневаюсь, чтобы мои чувства пошли мне на пользу.

Он откинулся на спинку стула, как будто полностью исчерпав свои силы.

— Она погибла, и тело и душа, —бормотал он, обращаясь больше к себе, чем к нам. — «Молитесь Деве Марии» — сказал отец О’Хара, и я молюсь — за нее, но за Джозефуса я буду молиться Святому Михаилу, да падет на этого негодяя страшное проклятие!

Тавернер наклонился вперед и осторожно накрыл его руку своей.