— Похоже, ваши молитвы услышаны, — сказал он, — менее получаса назад мы видели, как Джозефуса увозили в больницу с опасной раной в голове. Я не знаю, какие у вас к нему претензии, — продолжал он, — но я знаю Джозефуса и думаю, что они вполне оправданны. — Вы знаете Джозефуса? — спросил мужчина, взглянув на нас ошеломленно. — Знаю, — сказал Тавернер, — и могу вам также сказать, что за ним у меня тоже числится пара неоплаченных счетов, и я думаю, у меня есть средство занести их в книгу, так что, полагаю, мы сможем вместе объясниться с ним, — и он положил свою визитную карточку на маленький столик перед дрожащим человеком с серым лицом, сидящим напротив нас. — Тавернер, доктор Тавернер, — задумчиво произнес незнакомец, вертя в руках карточку. — Я где-то слышал это имя. Не приходилось ли вам встречать человека по имени Коатс в связи с любопытным делом об украденной рукописи? — Приходилось, — ответил Тавернер. — Говорят, за этим делом скрывается гораздо больше того, чем было привлечено внимание, — сказал наш новый знакомый. — Но я бы никогда в это не поверил, если бы не увидел, что может делать Джозефус. Он бросил на Тавернера проницательный взгляд своих глубоко посаженных глаз. — Я думаю, вы являетесь единственным человеком в Лондоне, который хоть как-то может помочь в этом деле, — сказал он. — Я буду рад вам помочь, если смогу, — ответил Тавернер, — поскольку, как я уже говорил, я знаю Джозефуса. — Моя фамилия Мак-Дермот, — сказал наш новый знакомый, — а женщина, которую вы видели со мной, была моей женой. Я сказал «была моей женой», — добавил он, и его темные глаза опять загорелись гневом, — потому что теперь она от меня ушла. Ее увел Джозефус. Нет, не в обычном смысле, — добавил он поспешно, чтобы мы не могли запятнать ее даже в своих мыслях, — а в свою странную группу, с которой он проводит свои спиритические сеансы, и она потеряна для меня настолько, как если бы ушла в монастырь. Разве можно удивляться, что я проклинаю человека, разрушившего мою семью? Если бы он увел ее потому, что любил, я бы скорее ему это простил, но здесь не может быть и речи о любви. Он увел ее потому, что хочет использовать ее в своих собственных целях, точно так же, как он использовал множество других женщин, и что бы там ни произошло, душу она потеряет. Это грех, уверяю вас, — продолжал он, вновь поддаваясь волнению. —Я не знаю, что это, но знаю, что это грешно. Стоит только взглянуть, на этого человека, чтобы увидеть, что он грешен насквозь, а ока считает его святым, священным учителем, адептом, или как вы там это называете, — добавил он горько. — Но уверяю вас, у человека праведной жизни к высоких помыслов не может быть такого лица, как у него. — 143 —
|