|
Вчера в Обществе решили открывать музей для публики по четвергам. Стуре прочёл и письмо Е.И., направленное ему с посланием Учителя Обществу о Докторе. Почти те же самые слова, что Шибаев писал мне. После заседания часть нашей группы собралась отдельно. Обсуждали отношение Мисинь к Стуре. Она будто бы агитирует против него. Кооператив рушится. И сама Мисинь хочет уйти из кооператива – она, руками которой всё это предприятие создавалось. Она как-то болезненно не терпит Стуре. Валковский пригласил Мисинь, чтобы всё выяснить. Оказалось, что между Мисинь и Стуре были недоразумения. Атмосфера была тяжёлой. Когда Стуре ушёл из группы, Мисинь плакала. Много Мисинь было сказано. И ранее, не только теперь. Не следует забывать, что Стуре хочет теперь всего себя отдать Обществу. Его устремление чисто. Если он ошибается, если иногда бывает посуровее, то – кто же без ошибок. Однако удивительно, что Стуре, который несколько десятилетий проработал в должности школьного учителя, совершенно не педагог. Подойти бы ему к Мисинь иначе, всё было бы хорошо. Педагог не допустил бы и конфликта с семьёй Доктора. Я ныне чувствую, что глубокое неодобрение и горечь питает к нам не только жена Доктора, но и её дочь. Стуре поручил мне уладить всё дело с рецептами, хотя я его просил и предупреждал, что лучше ему самому это решить. Ибо тогда всё получилось бы намного проще. Дочь я совсем не знаю, как же дойти до её души? И теперь – пропажа писем! Если они действительно не найдутся, будет прискорбно, будет карма для всех нас. Вчера вечером ко мне приехал Валковский. Мы долго бродили по лесу и говорили. Он рассказал мне о своих снах, видениях в последние ночи – об Н.К., Стуре и Докторе. Тяжело было на сердце. Ответственность непостижимая. 24 апреля. Утром Я с Валковским был у молодого доктора, позже присоединилась и Мисинь. Он ещё раз пересмотрел ящики стола. Письма пропали. Доктор зачитывал нам некоторые из них. Нет ни одного. Самые главные, значительные, доверительные. Как же об этом теперь сообщить в Индию? Возложу на них новое горе. Быть может, письма более ранние отданы в сейф, к которому теперь нет доступа. А где же последние? Есть ещё одно предположение. Может быть, кто-то всё же взял? Гаральд видел, как всем нам это больно. Пришёл бы он нам на помощь. Позже мы обсуждали дело рецептов. Гаральд говорит, что не столько он, как дамы сильно огорчены этим делом. Успокаивали мы, как умели. Гаральд ведь сам признаёт, что это дело полагалось уладить спокойно и полюбовно. Мы сказали, что он не понял Стуре. И т. д. В начале марта Доктор предлагал Стуре письма для сохранения. Но ему в это время было необходимо ехать в Вентспилс, и он их не взял. Жаль, жаль! Большей части забот не было бы. И мы могли бы сложить вместе нашу находчивость, но многое уже слишком поздно. — 77 —
|