|
Сидя дома, я все думала теперь о том, как бы мне сочинить новую сказку, как бы еще более поразить моих приятелей. И вот я стала вводить в свои рассказы все более чертовщины, мертвечины, баснословных кровожадных уродов, людоедов, оборотней, несуществующих зверей -- одним словом, всевозможных страшил. Затем всю эту чепуху я стала все более драматизировать и передавать в лицах. Свои сказки я рассказывала загробным голосом, то повышая его, то понижая, урчала, кричала, визжала, колотила палкою по полу, бегала на четвереньках, когда представляла животных. Митя и Оля так пристрастились к ним, что в конце концов мы при посещении друг друга только и занимались ими, -- даже перестали бегать и играть. Чуть, бывало, они завидят меня, как сейчас же требуют, чтобы я им рассказывала. Митя с утра до ночи мог слушать мои сказки; когда в них особенно много появлялось чертовщины, я передавала их сугубо страшным голосом, ион црожал, как осиновый лист. Я переставала рассказывать, но Митя со слезами умолял меня продолжать. Меня, однако, мучили его слезы, и я успокаивала его, говоря: -- Не бойся, Митя... я пропущу теперь все самое страшное... -- Нет, нет! ничего не пропускай! Рассказывай по-страшнее... Эти сказки кончались обыкновенно тем, что мы все ревели. Старшие, вбежав в комнату и узнав, в чем дело, начинали хохотать. Вместо того чтобы прекратить эти зловредные россказни, которые делали крайне нервного и болезненного мальчика еще более нервным, а во мне все более развивали мелкое самолюбие и уродливую фантазию, старшие поощряли меня, и я стала гордиться этой чепухой до такой степени, что рассказывала ее даже в присутствии моей матери. -- Попомните мое слово, -- говорила Наталья Александровна моей матери, -- Лизуша будет у вас знаменитой актрисой... Конечно, актрис не принимают в порядочном обществе... но если уж очень знаменитая, я ведь сама читала, таких даже ищут, заискивают в них. -- О господи! -- отвечала на это матушка, -- при моей-то бедности куда мне разбирать, принимают их или не принимают в обществе... Если у девочки окажутся способности к театру, я даже ни минуты не задумаюсь, -- отдам ее в актрисы... Лишь бы была честная да денег побольше добывала. Ни о чем, кроме этого, я и думать-то не хочу. Однако лестное мнение старших о моих сценических дарованиях совсем не оправдалось: вследствие полного отсутствия самых элементарных артистических способностей я не могла участвовать даже в скромных домашних спектаклях, которые нередко устраивались во время моей молодости. — 155 —
|