|
От болгар по-прежнему поступали тревожные сведения: черкесы не уходили, кружась на расстоянии выстрела. А смены у охранения не было, так как артиллеристов использовать для этого не годилось: и ружья у них были старого образца, и стреляли они из них плохо. — Ничего, — сказал Стойчо; он сам пришел с последним донесением. — Мы привыкли не спать ночами. По приказу Тюрберта солдаты развели костры, готовили ужин. Захар еще возился с котлом, когда к офицерскому костру подошел унтер. — Ваше благородие, врет он, нехристь этот. Говорит он по-нашему и понимает! — Откуда тебе известно? — Так до ветру сам попросился! — Своди до ветру и давай его сюда. Через четверть часа пленный стоял перед Тюрбертом. Руки у него были связаны, конец веревки держал унтер. — Развяжи и ступай. — Сбежит, ваше благородие, — с сомнением сказал унтер. — Шустер! — Побежит — получит пулю, — проворчал Отвиновский. Унтер неодобрительно покачал головой, но руки пленному развязал. И сразу же ушел: в батарее у Тюрберта был порядок. — Как приспичило, так и язык вспомнил? — усмехнулся подпоручик. — Как зовут? Как зовут, спрашиваю? — Ислам-бек! — с вызовом выкрикнул черкес. Офицеры переглянулись. — Вот почему они не уходят, — тихо сказал Совримович. — Беспокоятся о своем вожде. — Садитесь, бек, — сказал, помолчав, Тюрберт. — Ваше место у этого костра. Вместе поужинаем и поговорим. Помедлив, бек опустился на попону между Олексиным и Совримовичем, по-турецки подвернув ноги. Теперь, когда стало известно, кто он, этот молчаливый пленный, офицеры совершенно по-иному и смотрели и видели его, оценив и тонкие черты лица, и скромную одежду, и старинное серебро газырей и наборного ремешка. Ислам-бек сидел недвижимо, строго глядя перед собой. Захар разложил кулеш по мискам, подал. Совримович поставил свою порцию перед пленным. — Ешьте, если голодны, — сказал Олексин. — Остынет. — Я не ломаю хлеб с гяурами! — резко ответил Ислам-бек. Он говорил с сильным акцентом, не очень правильно произносил слова, но фразу строил легко и быстро. — Откуда столько ненависти, бек? — вздохнул Совримович. — Мы не сделали вам ничего дурного. — Дурного? — Бек неприятно улыбнулся; глаза оставались колючими, ненавидящими. — Вы не сделали, так другие сделали. Спросите себя: почему мой народ оказался здесь? — Естественно: вы мусульмане, — лениво сказал Тюрберт. — 155 —
|