– Признаться, вы заставили меня задуматься. В биллиардную спустился Евстафий Селиверстович. Постоял в ожидании, когда допустимо было бы прервать господ. – Что тебе? – с неудовольствием спросил Хомяков: сегодня его вдруг потянуло на разговоры. – Очень прошу подняться в прихожую, – сказал Зализо, и в тоне его неожиданно прозвучала нотка личной просьбы. – Кто-то пришел? Так проси сюда. – Это невозможно, Роман Трифонович. Посетитель неожиданный. – Извините, Викентий Корнелиевич. Хомяков с весьма недовольным лицом поднялся в прихожую. У дверей скромно ожидала бедно одетая женщина, тут же низко поклонившаяся ему. – Грапа?.. – Простите великодушно, что потревожила, Роман Трифонович. Только знаю, что барышня пострадала, а Феничка погибла, царствие ей небесное. – На место, что ли, претендуешь? – Я без претензий всяких пришла. Я просить вас пришла. – Я своих решений не меняю. – Не место мне надо, барин, мне Наденька нужна! – вдруг со слезами выкрикнула Грапа. – И я ей нужна, знаю, нужна. Ей со мной покойнее будет, а покой сейчас – лекарство для души ее. Хомяков угрюмо молчал. Он не просто не любил отменять однажды принятых решений, но и считал это недопустимым вообще. Как бы умаляющим его самого. – Я банки накидывать умею, компрессы делать, растирать, клизмы ставить, – торопливо перечисляла Грапа. – И Варваре Ивановне смена нужна, чтоб Наденьку одну в больнице не оставлять. – Варвара Ивановна устает очень, – осторожно заметил Евстафий Селиверстович. – Сама мне жаловалась, а Алевтина в этом деле – не помощница, сами знаете. Молчал хозяин. Но уже как-то по иному, без угрюмости. – Я солгала вам тогда потому только, что барышня так велела, – тихо и уже с некоторой безнадежностью продолжала Грапа. – Так простите меня за ради Христа, барин! Не за себя молю, за Наденьку мою! – Что скажешь? – озадаченно, но все еще недовольно спросил Роман Трифонович. – Скажу, что лучше Грапы нам для Надежды Ивановны горничной не найти, – решительно сказал Евстафий Селиверстович. – Привыкать им друг к дружке не придется, вот ведь что главное. – Это верно. – Хомяков страдальчески поморщился. – Считай, что погорячился я, Грапа. Спасибо, что сама с помощью пришла. Оформи со вчерашнего дня, Евстафий. Со дня Феничкиной гибели. И тут же спустился в биллиардную, не желая слушать никаких благодарственных слов. 2К обеду вернулись Василий Иванович и молчаливый, хмурый – даже морщинка появилась на безусом лице – Каляев. Немирович-Данченко рассказал, как отыскали Феничку среди двух тысяч гробов, как познакомились с ее женихом, как потом долго пришлось уговаривать священника найти место и для Феничкиного гроба в переполненной церкви. — 343 —
|