|
– Меня впервые продали, когда мне было пять лет. Нет, даже не продали, а выменяли на кровного жеребца. Ты не знал матери, а я росла вообще без родителей, мы оба – яблочки, закатившиеся в сухой бурьян далеко от родимого ствола… Это была дальняя разведка боем в поисках подступов к сердцу собеседника, и если Гражина прекрасно разобралась в том, что из себя представляет Сбыслав, то молодой боярин и до сей поры видел в ней только прекрасную оболочку. А внезапное вознесение его в сферы высокой ханской политики настолько кружило голову, что вдруг возникшее внимание девушки он воспринял всего лишь как дань его личным достоинствам, оцененным самим Бату-ханом. Это ласкало самолюбие, разогревало тщеславие и глушило все прочие чувства. Даже осторожность, не забывать о которой ему настоятельно советовал Чогдар. В первом разговоре Гражина не позволила себе ни одной слезинки. Голос ее звучал тихо и печально, робкая улыбка как бы подсвечивала горесть пережитого, а редкие вздохи служили скорее демонстрацией роскошной груди, нежели боли одиночества. – Мне было шесть лет, когда я впервые поняла, что у меня нет ни защитников, ни даже сочувствующих, что я живу в мире, в котором каждый сражается только ради себя. Помню, меня ввели в залу, в которой находились одни мужчины, и… – Гражина очень рассчитанно помолчала и столь же рассчитанно потупила глаза. – Совлекли с меня все одежды. Все, до единой. И мужские глаза рассматривали обнаженного ребенка, как рассматривают товар… На самом-то деле ничего подобного с нею никогда не случалось, но задача требовала сочинения, а не истины, потому что сочинение воспринимается чувствами, а любая истина – только разумом. На этом этапе требовалось включать именно чувства, и глаза Сбыслава тут же отразили их включение. «Святая простота! – подумала она. – Ну, тогда не жди пощады, заносчивый представитель хана!..» И вздохнула: – Наверно, я говорю что-то совсем тебе неинтересное. Прикажи служанке подать вина. – Нет-нет, рассказывай. Он сам принес вино и сладости, сам наполнил серебряные чарки. И от вздоха не удержался: – Представляю, каково тебе было… – И это – только начало, мой витязь, – загадочно сказала Гражина. – Только начало… 2– Даниил Галицкий приближается к Сараю, мой хан, – доложил Чогдар. – С ним небольшая охрана, обоз с дарами и Бурундай. – Он не успел подружиться с князем? – Бурундай суров и неприветлив с детства. – Пусть утроит свою неприветливость, – усмехнулся Бату. – Он должен довести Галицкого до раздражения, которое придется скрывать в моем дворце. — 197 —
|