– К сожалению, мой хан, эту дорогу нельзя сделать стрелой, – вздохнул Чогдар. – Ее изгибы зависят как от поведения Гуюка, так и от поведения князя Ярослава. Предположим, Гуюк не потребует от владимирского князя участия в Западном походе. Бату отрицательно покачал головой: – Только в том случае, если он сам откажется от похода. Но это невозможно. Чтобы спокойно править, он должен уничтожить меня. А для этого есть только один путь: переманить русичей на свою сторону. – Ты прав, мой хан. Но позволь высказать второе предположение. Ярослав откажется от союза с Гуюком. – И не получит ярлыка на великое княжение. Как-то ты сказал мне, что князь бессмысленно растратил свою молодость на женщин и жалкие схватки за власть, Чогдар. У изношенной души нет сил противиться тщеславию. – За его спиной – сыновья, и прежде всего – Александр Невский, мой хан. В старости думают не столько о своей славе и власти, сколько о славе и власти сыновей. – О славе сыновей – да. О власти их – никогда. Разве что – на смертном одре. Но… Бату неожиданно замолчал. И молчал долго. Настолько, что Чогдару пришлось заново наполнить чаши. – Но я поговорю с ним. И улыбнулся столь змеиной улыбкой, что по спине Чогдара вдруг пробежал холодок. – О чем, мой хан? – тихо спросил он, хотя подобных вопросов не дозволялось задавать повелителям. – О вечном чувстве вины отцов перед сыновьями. Оно существует. Существует, Чогдар, это необъяснимое чувство вины. Именно под его влиянием мы и балуем своих сыновей, и многое прощаем им или делаем вид, что просто не замечаем их выходок. – Даже перед Александром Невским? – Он тоже – сын. А Ярослав – отец. И за что-то ему должно быть очень стыдно, что-то должно его тревожить. У отца всегда длиннее жизнь, чем у сына, потому что он идет из прошлого, а сын уходит в будущее. Два каравана с разной поклажей, лишь совпавшие на каком-то отрезке пути. Бату поднял свою чашу и неожиданно улыбнулся, задумчиво покачав рано поседевшей головой. Но улыбка его была очень печальной. Скорее даже горькой, как показалось Чогдару. 4Орду очень возгордился прежде всего тем, что ему поручено представлять на великом курултае самого Бату. Однако редко посещавшее его ощущение своей особой значимости никоим образом не отразилось на его дотошной, даже въедливой исполнительности. Он отчетливо представлял трудности и опасности невероятно длинного, рассчитанного на огромный срок пути, высокую значимость собственной миссии и бесценность даров, предназначенных будущему великому хану всей Монгольской империи, а потому первым делом основательно подумал о защите. Однако ничего особенного в голову ему не пришло, кроме уже оговоренного начальника стражи Кирдяша и сотни его отборных головорезов. — 183 —
|