|
– Ты боишься, что Гуюк осмелится поднять руку на лучшего и проверенного помощника его отца? – В этом у меня нет ни малейших сомнений, хан Бату. Твой улус далеко от палачей Гуюка, а кроме того, ты – любимый внук великого Чингиса, и цвет твоих глаз обещает тебе великую силу и великую власть. Именно об этом без устали толковала Бату его любимая жена Баракчин-хатун, мать Сартака. И это поразило хана больше, чем появление Юченя. Он лично наполнил его чашу кумысом и велел послать за Субедей-багатуром. – Отец, Субедей-багатур не в состоянии подняться с ложа, – растерянно доложил Сартак, узнавший эту новость от посланца. – Он болен? – Да, отец. – Надо немедленно идти к нему. – Бату-хан был растерян настолько, что казался испуганным. – Мой учитель не может уйти в иной мир, не дав мне последнего совета… Субедей-багатур встретил его словами: – Вызови Чогдара и оставь его при себе. Чогдар умен и хорошо знает Ярослава Владимирского и Александра Невского. В них сейчас твое спасение, синеглазый внук Чингиза… Об этих воистину исторических событиях, произошедших в огромной и доселе единой Монгольской империи, Невский ничего не знал. А если бы и знал, они вряд ли изменили бы его действия. Он основательно и неторопливо все продумал, принял твердое решение и отказываться от него не собирался. Войска князя Александра быстро стягивались к Пскову, широко разбросав дозоры. Это было новшеством: до сей поры русские полководцы не утруждали себя ни разведкой, ни особым охранением, по старинке ограничиваясь «сторожами», лишь сообщающими о появлении противника. Но и Домаш Твердиславич, и Миша Прушанин, получив строжайший наказ Невского, без колебаний хватали всех встречных, лишая противника сведений о действиях новгородских дружин. А Домаш, вторгшись в ливонские земли, прилюдно и беспощадно вешал немецких старост-фогтов, их наушников и предателей из местного населения, не препятствуя, впрочем, бегству женщин и детей. Не потому, что жалел: на войне – воюют, жалеют после войны, а потому, что эти насмерть перепуганные беженцы разносили слухи, многократно умноженные собственным ужасом. – По моим сведениям, рыцарские отряды начали покидать Псков, – доложил Яков Полочанин. – Молодец Домаш. Удалось уговорить псковских воротников открыть нам ворота? – Все не удастся, но за одни ручаюсь, Ярославич. У каждых ворот – ливонская стража. Ее еще переколоть надо. – Знаешь, Яков, одни лучше, чем все, – подумав, сказал Невский. – Рыцарям в самом Пскове бой навязать нужно. Улицы узкие, а город – чужой. Во что бы то ни стало пусть откроют мне только центральные ворота. О времени сообщу загодя. И неплохо бы псковичам оружия как-то передать. — 118 —
|