|
Пред. СНК В. Ульянов (Ленин) ». Воронцов ехал вместе с Анной Викторовной. На козлах был Леня-кривой. На второй пролетке сидели Крутов с Олежкой и трое налетчиков – их имен Воронцов не запомнил. – Замерзла? – спросил Воронцов, чувствуя, как ее била дрожь. – Волнуюсь: меня еще не брали на такую работу. – Я тоже впервые выступаю в роли налетчика. – Вы на санках кататься любили? – Наверное. Не помню. – Меня няня катала на санях до весны: я и сейчас помню, как полозья по булыжникам скрипели. Снег сойдет, а я все равно прошу на санках меня везти… – Наверное, очень противно полозья скрипели, у меня даже мурашки по коже прошли, как представил. – Няня пойдет на базар, а я сижу в санках у входа – лошади подъезжают, грязь, а я уставлюсь на маленький островок снега и смотрю – глаз не могу оторвать. Снег интересно проседал: вроде как человек, который сдерживается, чтоб не засмеяться; напрягается весь, а потом осядет плечами и захохочет… Снег весной – так же… Корочка льда чудом держится, под ней уж коричневый ручей протекает, а она все крепится, а после просядет, и потечет по ней ручеек, и снег станет грязным, а потом исчезнет. Ничто так безнадежно не исчезает, как снег весной… – Это уже Островский подметил, – сказал Воронцов и, достав пачку «Иры», закурил на ветру – ловко и быстро. – Это – первая ваша жестокость ко мне… – Я не хотел вас обидеть. Меня всегда поражала разница в дружбе мужчин с мужчинами и женщинами… – Мужчина не может дружить с женщиной. – Почему? – Белые, красные, зеленые, монархисты, анархисты, – мягко улыбнулась Анна Викторовна, – эти все договорятся, а вот мужчина и женщина никогда не поймут друг друга… А в общем, вы снова правы… – Ну и слава богу… – Дмитрий Юрьевич, а вам никогда не хотелось забраться куда-нибудь в глушь, построить там скит и жить… – Одному? Или с вами? – Со мной… – Это не скит. Это блуд. Одному – хотелось бы. – А отчего не уйдете? – Боюсь. Красные утверждают, что человек – животное общественное. Я исключения не составляю. Я и сейчас порой испытываю острое желание надеть сюртук и поехать куда-нибудь в клуб; слышать там смех, голоса друзей, шутки… Мы ведь всегда бежим к чему-то неведомому, а добежав, возвращаемся снова на круги своя, и нет их слаще… Помню, в мирное время уеду на охоту, живу в шалаше, варю похлебку из уток. Счастлив, слов нет! Так день, три, неделя, а после засосет под ложечкой – в город хочу, в шум, в толчею. Вернешься, будто год не был. День, три, неделя – и думаешь, пропади ты все пропадом, ан охота кончилась, утки на яйца сели… Так вот все и упускал! — 167 —
|