|
«Посмотрим, как работают здешние подсадки, – подумал Исаев, укрываясь одеялом, – это тоже интересно». Утро он начал с гимнастики. Занимался он гимнастикой изнурительно, до обильного пота, но сегодня старался не шуметь, прыгал только на мысочках и отдувался вполсилы: сокамерник еще спал. Вообще-то Исаев ненавидел гимнастику. Он считал, что пешие и лыжные прогулки, поездки на воды и верховая езда никак не могут гарантировать человека от падения на голову куска штукатурки или отравления угарным газом, но здесь, в тюрьме, гимнастика необходима как «инструмент дисциплины». – Потом воняет, – услыхал он хрипловатый голос. – Пот не дерьмо, можно перетерпеть, – ответил Исаев и обернулся. – Во-первых, вставайте, граф, вас ждут великие дела, а во-вторых, давайте знакомиться. Максим Исаев. – Леонид Иванович Никандров. – Не может быть! Тот самый? – Какая разница… Тот – другой… – Разница огромная. Понимаете, мне здесь не дают книг. Только Библию… Никандров перебил его: – А что Библия? Не книга, по-вашему? – Дослушай – после казни! Так, кажется, у древних? – Если бы вы всегда исповедовали эту истину. Исаев расхохотался. Он смеялся долго – для того, чтобы сэкономить время на раздумья. «Значит, – думал он, – Неуманн сказал несчастному писателю, откуда я. Они его, видимо, переломали на деле Воронцова и подсадили ко мне…» – Про меня несколько позже, Леонид Иванович. Поднимайтесь, попробуйте помахать руками, потом я сделаю вам массаж, и начнем наш реферат. – Вы сумасшедший? – Да. А что? Задирайте рубаху, исполню вам массаж, но завтра все равно заставлю делать ногодрыганье и руковерченье… Исаев сел на краешек нар, возле плеча Никандрова. Тот в ужасе от него отодвинулся – не смог скрыть тяжелой, испуганной ненависти. Исаев покачал головой и тихо, очень дружелюбно сказал: – Леонид Иванович, вам следует завязать со мной добрые отношения. Никандров рывком сел. Потер мятое лицо свое большой, исхудавшей пятерней, словно отгоняя наваждение, и спросил: – Зачем? Почему я должен завязывать с вами добрые отношения? – Не кричите… Стражники рассердятся. Задирайте рубаху. И на пузо, извольте. В девятнадцатом, когда Исаев был офицером в пресс-группе Колчака, он попал в плен к партизанам. Он не имел права открываться даже своим. Да и откройся, кто б поверил. Поэтому, крепко отлупив «белого гада», партизаны бросили его в сарай, но под утро завязался бой с подошедшим бронепоездом адмирала, об Исаеве в пылу схватки забыли, и утром, после крепкого чая с водкой, его растер поручик Курочкин – из конных каппелевцев. Массаж сделал он мастерски, и с тех пор Исаев поверил в волшебство этого врачевания. Однажды, смеясь, сказал Бокию: «Глеб, я могу перевербовать любого стареющего разведчика на каппелевском кавалерийском массаже». — 132 —
|