|
Я не любил никого, кроме тебя. Искал ли я? Не знаю, быть может. Память, время – все смешалось в бедной голове моей: кто злодей, где жертва? Бог знает… Хотел ли я преклонения? Вряд ли… Веры в себя – скорее… Наверное, ты очень стыдливо и затаенно верила в меня… А быть может, в самом начале я обманул тебя – ты поверила, что я очень сильный, а я казнился тем, что слаб и не уверен в себе. Не знаю, любимая, ничего не знаю. Встретить бы тебя сызнова, сейчас, в теперешнем моем качестве – после фронтов, революций, изгнаний… Ты полюбила бы меня больше и лучше, а я увидел бы в тебе то, чего не мог видеть и понимать раньше. Говорят, что надо уметь беречь любовь. Эти понятия – «сбережение» и «любовь» – несовместимы, и всякая попытка совместить их безнравственна. Сберечь можно драгоценности тетки Варвары или молоко в жару, если в поместье хорош ледник. Беречь любовь нельзя: это вне нас, и в то же время это суть наша, это и далеко и рядом. Должна быть редкостная совпадаемость душ, одна из которых взяла на себя тяжкий крест любви. Только нельзя любить несчастных – особенно несчастных женщин и слабых мужчин. И то и другое – изнурительный сюжет для Достоевского, который кончится трагедией, и это будет продиктовано не фантазией гения, но правдой…» Анна Викторовна, наблюдавшая за Воронцовым из-под полуприкрытых век, спросила: – Что вы пишете? – Письмо. – Зачем вы делаете это? – Я знаю, зачем я это делаю. – Я смотрела на ваше лицо. Вы унижали себя и очень жалели, но вы совсем не верили тому, что писали. Вы играли сейчас, Дмитрий, как актер, который не верит пьесе. Женщина, которой вы адресуете это, не поймет вас. Мужчины не меняются, меняются лишь женщины, которые проходят через горе… Или через счастье. И если женщина изменится, ей будет, не обижайтесь, смешно читать экзерсисы своего прежнего возлюбленного… Вас может примирить с ней лишь поступок… – Какой? – Не знаю… Вам, наверное, очень хотелось бы снова быть раненым, лежать при смерти, но так, чтобы на этот раз она увидела все это и пришла к вам, но если бы она пришла, вы бы неминуемо обидели ее. – То, что вы сказали, относится к разряду беллетристики. – Может быть, – безучастно согласилась Анна Викторовна. – Отчего вы так легко соглашаетесь с тем, что я говорю? – Я люблю вас… – Перестаньте. Она покачала головой: – Это не должно вам мешать: если вам понравится какая-нибудь женщина, я стану домогаться у нее любви – для вас. – Вы не можете любить, оттого что вы шлюха. — 107 —
|