|
У нее был я, сказал Костя, и сердце заныло, слезы сами собой набухли и выкатились в пространство между веком и глазом. Через уголки глаз влага потекла по щекам, по подбородку, и внезапно процесс плача стал Косте противен. Он сердито вытер щеки и глаза тыльной стороной ладони и подумал, что это были не слезы, а скорее мозговая жидкость. Она у него вытекает, когда он думает о чем-нибудь, не подлежащем анализу. После развода, перед самым отъездом сюда, хотел уволиться с работы. Но шеф уговорил взять за свой счет. И подписал заявление без указания даты окончания отпуска. Езжай, мать твою, ласково сказал он, стгадалец. Шеф картавил и потому бывал мил, даже когда ругался. Дегнем коньячку по сто, махнул он своей крохотной волосатой рукой, налил, первый выпил. Посмотрел в окно. Не делай, главное, глупостей. Женщины — это бгед. Выйдя из автобуса на Средней Косе, Костя не имел четкого представления о том, какое жилье ему нужно. Несмотря на самое начало мая, у базарчика вовсю толклись местные бабки и прочие домовладельцы. Они набросились на Костю, как пираньи на снулую рыбу. Отец Марины, Коля Кремень, стоял одиноко вдали. Был он нечесан, не очень чист, сумрачен. Жилье у него было явно не первого сорта и даже не второго, потому он и не надеялся заполучить такого шикарного квартиранта в кожаной куртке, с кожаной сумкой через плечо, с модным телефоном. Но Костя сделал выбор сам. Ну что, сдаешь, спросил он, глядя сверху вниз на Николая, или не сдаешь? Сдаю-сдаю, как-то преувеличенно радостно проговорил Коля, но у меня просто сарай с топчаном у самого пляжа, там и удобств никаких нет. Но зато, горячо замахал руками Николай, я и беру в два раза, нет, в три раза дешевле! У него даже в доме кондиционера нет, презрительно сказала толстая бабка в черных очках, в этой жаре ты через неделю погибнешь! Ладно, сказал Костя, пойдем, взял Колю под локоть и повел в узкие переулки, тянущиеся к морю. Он так его повел, будто заранее знал, где находятся Колины дом и пристройка, в которой ему суждено было провести следующие несколько месяцев лета и часть осени. Коля жил вдвоем с дочкой Мариной. Пил нечасто, но помногу. Выпивши, никогда не бузил. Один раз только, сильно приняв, заскочил в комнату Кости, схватил его за грудки и прошипел, глядя снизу вверх, Маринку не тронь! Маринку не тронь! Маленькая она еще для этих дел! Если увижу, топором порубаю! Хорошо, спокойно сказал Костя, порубаешь. Коля задумался, отнял руки от рубашки, постоял с минуту и, махнув рукой, ушел в дом. На следующее утро приходил и, нервно перебирая руками в воздухе, будто выбирая из него невидимых миру блох, спросил, что вчера было. Да ничего, сказал Костя. Приходил? Приходил. И что? Предупредил, чтобы я не трогал Маринку, иначе порубаешь. Ага, сказал Коля, дернул плечом, посмотрел в сторону. А ты что? А я сказал, что порубаешь. Ага, сказал Коля. Ну ладно. — 298 —
|