|
Потом, на следствии, Трубецкой будет вилять и юлить: он‑де никому не поручал занимать Зимний, Сенат и Петропавловскую крепость, не говоря уж о том, чтобы «спустить с цепи Якубовича». А уж об убийстве царской семьи он, ангел кротости, и вовсе помышлять не мог… Чуть позже он начинает вспоминать: что‑то такое и в самом деле говорил тогда, вроде бы даже и об аресте царской фамилии, но был в «совершеннейшем беспамятстве», а потому и не помнит толком, что же наплел… Тогда ему предъявляют показания Рылеева. Отставной офицер и посредственный поэт категоричен: Трубецкой представил четкий план занятия вышеозначенных объектов и ареста всей императорской фамилии. Им дают очную ставку, и Трубецкой признает: вообще‑то было… Но — в совершеннейшем беспамятстве! В помрачении ума! Прошу учесть как смягчающее обстоятельство! Но эти слезы, сопли и увертки будут гораздо позже. А пока что еще не закончилось 13‑е декабря, завтра будет 14‑е… ДЕНЬ ФИРСА.День Фирса — так в православных Святцах обозначено 14‑е декабря… Итак, они выступили! А Николай уже все знает. Поручик Ростовцев уже сообщил ему, не называя, правда, никаких имен, замысел «северян» — о чем тут же поставил в известность руководителей Северного общества, активным членом которого был (эту загадочную историю мы подробно рассмотрим чуть позже). Уже написали свои доносы Шервуд и Майборода, уже арестован на юге Пестель. Уже, разрушая окончательно замыслы Трубецкого, присягнул Николаю Сенат. Уже поднимает по тревоге своих саперов полковник Александр Клавдиевич Геруа — вскоре мы с ним познакомимся поближе, с незаслуженно забытым героем 12‑го года. Все! Уже ничего нельзя остановить! Они поднялись! Знаменитый в начале XX века сатирик и поэт Дон‑Аминадо писал как‑то в одной из своих юморесок: «В приличном обществе принято, чтобы перевороты производились генералами. Если генерала нет, то это не общество, а черт знает что». С этой точки зрения декабристов никак не отнести к приличному обществу». Генералы у них, правда, имеются. Целых четыре. Вот только эти генералы, как бы это поделикатнее выразиться, второй свежести. Толку от них никакого. Генерал‑майор Фонвизин давно в отставке, следовательно, полностью бесполезен для практических целей, не располагает воинской силой, которую можно было бы взбунтовать с помощью очередного обмана, как это у декабристов было в обычае. Еще один любитель теоретической болтовни — но все равно получит свой каторжный срок… — 122 —
|