У истоков Золотой реки

Пароход дал долгий рычащий гудок и стал медленно отворачивать от берега.

На палубе стояли все колымчане и молча смотрели на медленно уходящий рыжевато-белый склон, на трубы избушек, над которыми крутился по ветру дым, и на небольшую группу сиротливо сжавшихся от холода провожающих. В воздухе порхали снежинки. Вскоре пошел густой снег, и белая пелена скрыла за собой скалы.

Шторм

Когда «Нэнси Мюллер «поравнялась с крутыми скалами, ограждавшими вход в бухту Нагаева, в лицо стоявшим на палубе ударил крепкий, соленый морской ветер. Уже совсем стемнело, и береговые горы черным силуэтом врезались в мутное небо. Пароход круто повернул налево и скользнул в узкий пролив между полуостровом Старицкого и островом Завьялова. Здесь и в спокойную погоду всегда гуляли волны и крутились жуткие водовороты. Сейчас же тут творилась настоящая свистопляска. Ветер тоненько завывал в снастях, и пароход беспорядочно переваливался с волны на волну, никак не давая пассажирам приспособиться к ритму качки.

— Ничего, — помахал рукой, пробегая куда-то, старший механик. — Сейчас выйдем из пролива, будет легче!

Действительно, часам к десяти вечера ветер заметно ослабел, и корабль стал раскачиваться ритмичнее. Цареградский спустился в каюту механика, который пригласил его к себе. Билибин устроился у капитана, а остальные разместились частью в кают-компании, частью в твиндеке.

В каюте механика было тесно и душно. «Ну ничего, зато тепло, а главное, скоро дома!» Он залез на верхнюю койку и, перекидываемый качкой с головы на ноги, быстро уснул.

Разбудила его усилившаяся качка и стоявшая вокруг тишина. Он вспомнил, что «Нэнси Мюллер» должна была зайти в Олу за рыбой, и догадался, что пароход остановился на рейде. На палубе тускло горели дежурные лампочки, а вокруг зияла шумящая волнами пустота. До рассвета оставалось еще не меньше двух часов, и в темноте было совершенно невозможно угадать, где берег, а где море. Мимо, лениво покачиваясь на кривых ногах, прошел какой-то матрос, кажется японец. Цареградский попытался с ним заговорить, но матрос только махнул рукой и, пробормотав нечто непонятное, скрылся в теплом чреве парохода.

Когда полностью рассвело и вдалеке показался низкий ольский берег, капитан приказал спускать катер и кунгас. К этому времени почти все геологи собрались на палубе и с некоторым страхом смотрели на пляшущие на волнах маленькие суденышки. На кунгасе был всего лишь один китайский матрос. Он держал длинный шест и старался не дать кунгасу удариться о борт парохода. Через несколько минут, пуская мгновенно разлетавшиеся дымки, катер взял курс на Олу.