Ученица мага. Моя жизнь с Карлосом Кастанедой

ветливой улыбкой, в бледных льняных штанах и ру­башке из шелка кремового цвета. На мои привет­ствия мне ответили кислыми поклонами. Помимо

одежды, у меня был неправильный чемодан. У всех были одинаковые черные чемоданы на колесиках,

а мой был с ручкой, кожаный. Муни фыркнула: «В каких облаках ты витаешь?» В группе была жен­щина, которую я встречала прежде, — бывшая топ-модель, показавшаяся мне весьма легкомысленной. Тиффани, казалось, привлекала внимание всех, осо­бенно Рика Фостермана, агента Карлоса. Рику дали новое имя Саймон Макккриндл. Его приятель Энди Горовец стал теперь Гвидо Манфредом. Нужно было многое запоминать.

В самолете меня посадили около пуэрториканки Мари, которая обычно покорно стояла возле своего возлюбленного Рамона. Они хранили серьезные, строгие выражения лиц. Я задавалась вопросом, что же, собственно, происходит, — я-то ожидала друже­ственного воссоединения. Мои вопросы к ней «как дела?» и прочее настолько вывели ее из себя, что она без слов пересела до конца рейса в хвост самолета. Я и не подозревала, что эта похожая на мышь женщина скоро обретет власть как главный управляющий группы, президент их новой компании «Клеаргрин».

Мы остановились в уютной гостинице. К вечеру я поняла, что Флоринда полностью ввела меня в заблуждение. Каждый вечер у нас были парадные обеды, а у меня не было надлежащего гардероба. Для покупки одежды не было времени. Ведьмы об­ращались со мной настолько жестко, что, когда я сталкивалась с ними в лифте, они молчали и смот­рели сквозь меня, кроме Муни, которая свободно выражала пренебрежение: «А! Это ты!» Никто не хотел пойти мне навстречу и одолжить одежду. Каж­дый вечер Тиффани появлялась в новом роскошном одеянии, повергая всю группу в экстаз. Только Гвидо однажды дружески обратился ко мне и тепло улыб­нулся.

Семинар предлагал значительно упрощенную версию доклада, который я должна была вскоре ус­лышать полностью в Туле. В конце Муни прочитала стихи по-испански и по-английски, сказав, что они представляют собой суть философии дона Хуана. Некоторые ученики хранили их, приклеив к хо­лодильнику. Их содержание показалось мне крайне депрессивным, полным чувства вины в духе католи­цизма, одой самопожертвованию. Казалось, только я одна и не оценила их:

Дай мне, о Боже, все то, что имеешь, Дай то, что никто не просил у тебя.

В субботу утром мы рано встали ради одноднев­ной поездки в мистическую Тулу и окрестности. На­пряженность во время поездки была на грани взрыва. Нашим водителем была жесткая, лишенная чувства юмора мексиканка. Тиффани сидела на переднем месте, а я сидела на заднем сиденье с аргентинкой лет шестидесяти, профессором философии из Буэнос-Айреса.