|
На станциях мы почти не останавливалась, иногда путейцы обстукивали вагоны. Я решил, что нужно выйти до того, как состав прибудет к месту назначения. Но каждый раз оттягивал это, думая, что чем дольше и дальше я проеду, тем менее трудным и опасным будет оставшийся путь. Это была моя смертельная ошибка. Когда я совсем было уже собрался сойти, но на скорости не мог, сук на одном из бревен сломался, и оно скатилось на меня, а остальные бревна скатились на него сверху, я оказался в ловушке. Ехали мы уже 3 дня. Уже почти 5 дней я ничего не ел и не пил. Пока я думал, молиться ли мне о том, чтоб меня нашли или же нет, поезд днем доехал до станции. Услышав много голосов, я ужаснулся своему положению, ведь я был полумертв от голода и жажды, тело затекло и я его не чувствовал и каждый, кто обнаружит, мог брать меня голыми руками. Но выбора не было, и я притаился, стараясь больше походить на бревно, чем на человека, однако старания мои были, скорее всего, безуспешны. Однако мне повезло, вагон разгружали заключенные, те немногие, кто избежал расстрельной статьи. Работали они вяло, с перекурами, и когда они сняли часть леса, то спрыгнули на перрон перекурить. Я с неимоверной силой начал сокращать мышцы, хоть их и не чувствовал, делая это каким-то сверхусилием воли. Мне удалось выскользнуть из-под основной массы бревен, но соскользнувшее бревно сломало мне несколько пальцев на левой руке. Не чувствуя боли, я перевалился через противоположный перрону борт вагона и упал на соседний путь, сразу откатившись ближе к колесам вагона. Шума я наделал предостаточно, потому появление вооруженного охранника со стороны головы состава было закономерным. Я вообще ничему не удивлялся, не удивился и тому, что он меня в упор не видел, но для моих нервов это было слишком сильное испытание, мне было как-то стыдно лежать на открытом месте, прикидываясь невидимкой. Когда этот человек поравнялся со мной, я бросился на него, ударив локтем в голову и забрал автомат, он рухнул. Его череп оказался очень прочным, так как он через секунду встал на четвереньки и завопил, что есть мочи. Тогда я ударил его прикладом. Но было уже поздно. Я услышал четкие команды, и, не дожидаясь начала стрельбы, побежал через пути к кустам, которых вокруг было очень немного, укрыться почти негде. Возле кустов я обернулся: ко мне бежали с десяток вооруженных людей в военной форме с двумя собаками. До них было метров пятьдесят, я снял автомат с предохранителя, перевел на одиночный режим стрельбы, прицелился в ноги и выстрелил, раздался крик, один из бегущих покатился по рельсам с криком и матами. Остальные рассыпались и залегли. Собаки не знали куда бежать и носились рядом с хозяевами. Пока они прятались, я рванул по открытому пространству и пробежал около двухсот метров в сторону холма. Вокруг посвистывали пули, и одна из них ударила меня в правую почку, другая взорвала левую руку выше локтя, я упал и прополз еще метров тридцать, пока холм не оказался между мной и преследователями. Там, с северной стороны еще лежал снег, я вскочил и побежал еще быстрее, холм заканчивался, переходя в овраг, который выходил к покрытому льдом берегу реки. Я уже не мог повернуться и дал пару выстрелов через плечо. Добежав до реки, я упал и понял, что раны мои вряд ли совместимы с жизнью, особенно в руках преследователей, по реке мне не уйти, я услышал лай собак преследователей и… потерял сознание, точнее, мое сознание отделилось от того, что я столько лет считал собой, своим телом. Я физически почувствовал, как выбираюсь из умирающего тела. Тем временем, мои преследователи приближались, я понял, что умер, у меня было какое-то бесшабашное настроение, какое бывает, когда сбросишь с плеч какую-либо огромную ответственность. Я взял из своих собственных окровавленных, переломанных пальцев автомат и, дав очередью крест-накрест по своему телу, бросил автомат рядом на снег. Преследователи подбежали, не замечая меня, собрались вокруг тела, тяжело дыша и тихо переговариваясь… — 124 —
|