Паразиты сознания

На протяжении следующих нескольких дней мы проводили почти все время в своем бара­ке, обучая новых учеников всему, что знали сами. Наши телепатические способности сильно облегчали дело. Однако вскоре мы начали понимать, что упустили из виду одну из важнейших проблем фено­менологии. Когда внушаешь человеку, что он всю жизнь заблуждался относительно своей собственной природы, его так же легко вывести этим из равно­весия, как подарив ему миллион фунтов. Это то же самое, что сексуально озабоченному мужчине предо­ставить полную власть над целым гаремом краса­виц. Человек вдруг обнаруживает, что погрузиться в поэтическое настроение ему так же легко, как открыть водопроводный кран, а довести свои эмоции до такого накала, что он чуть ли не начина­ет светиться, ему ничего не стоит. Потрясенный, он осознает, что ему дали в руки ключ к величию, что все так называемые «великие люди», каких знала история, обладали лишь крохотной долей той мощи, которой он наделен в изобилии. Но если он всегда был о себе довольно скромного мнения и за прожи­тые тридцать или сорок лет свыкся с мыслью о соб­ственной ограниченности, то эта привычная мысль не желает его покидать. Он превращается в поле битвы между прежней и новой своими индивидуаль­ностями и расходует в этой битве громадное количе­ство энергии.

Как я уже сказал, Холкрофт оказался замеча­тельным учеником. Однако у остальных четверых были гораздо более развитые индивидуальности. К тому же они не видели всей серьезности положения: в конце концов, мы, остальные, устояли перед напа­дением паразитов, так почему бы не устоять и им?

Я не хочу ни в чем их винить, то, что с ними происходило, было почти неизбежно. Та же пробле­ма возникает в любом университете: студентам-пер­вокурсникам так нравится их новая жизнь, что они вовсе не желают тратить время на серьезные занятия.

Нам пятерым стоило значительных усилий не позволить Флемингу, Филипсу, Лифу и Эбнеру отбросить всякую дисциплину. За ними приходи­лось постоянно присматривать. Новые идеи действо­вали на них как могучие возбуждающие средства, им хотелось плескаться в них, как мальчишкам в реке. Вместо того чтобы читать Гуссерля или Мерло-Понти1'-', они вдруг принимались припоминать эпи­зоды из детства или свои давние романы. Эбнер обожал музыку и знал наизусть все оперы Вагнера, и как только мы оставляли его одного, он начинал мурлыкать про себя какой-нибудь мотив из «Кольца Нибелунгов» и тут же впадал в счастливый экстаз. Филипс был отчасти донжуан и постоянно вспо­минал свои прошлые победы до тех пор, пока сам воздух не начинал вибрировать от сексуального воз­буждения, мешавшего остальным сосредоточиться. Правда, в защиту Филипса я могу сказать, что его сексуальные приключения всегда были поиском че­го-то такого, что он никак не мог найти; теперь он это нашел и не мог удержаться, чтобы не сравнивать это с тем, что испытывал раньше.