|
— Ага! Ну, надеюсь, в ЦК вы диверсии устраивать не станете и ваши «игрушки» сюда внести можно? Я мешкаю с ответом. Взрывчатку в «игрушки», если под таковыми разуметь мины и гранаты, мы не закладывали, однако электрозапалы в минах имелись, а зажигательные снаряды» вообще были настоящими. — Может, лучше организовать показ в другом месте? — спросил я, объяснив причину сомнений. — К тому же, с охраной недоразумение может выйти. — В чем вы держите ваше хозяйство? — перебил Бурмистенко. — В двух чемоданчиках. — Несите. Дам команду, чтоб пропустили. Пока ходил за чемоданчиками, в кабинете секретаря ЦК собралось десятка полтора человек: работники аппарата ЦК, несколько секретарей обкомов. Со стола для совещаний убрали графины и пепельницы. — Выкладывайте добро! — указал на стол Михаил Алексеевич и усмехнулся: — Это, видимо, первый случай, когда в здание ЦК вносятся подобные вещи. Я показал, как работают партизанские мины, даже действие зажигательных снарядов продемонстрировал, поместив их из предосторожности в массивные каменные урны, принесенные из коридора. — Впечатляет! — сказал Бурмистенко. — Давайте нам эту технику, товарищ полковник, а товарищу Пономаренко передайте мою настоятельную просьбу командировать вас сюда хотя бы на пять дней. Мы ведь тоже создали партизанскую школу, а опытом похвастаться не можем. На следующий день я вновь пришел, в ЦК, на этот раз со списком бывших партизанских командиров и специалистов минно–подрывного дела, чьи имена и фамилии удалось вспомнить ночью. — Людей начнем искать немедленно, — заверил Бурмистенко. — Вашу заявку на детали удовлетворили? — Да, Михаил Алексеевич. Большое спасибо, выручили! — Говорят, долг платежом красен. Не забудьте, мы вас ждем… Пономаренко остался доволен результатами поездки в Киев, просьбу Бурмистенко командировать меня в Киев принял, и через два дня я снова отправился в путь. На этот раз уселись в пикап и четыре инструктора, а среди них двадцатитрехлетний командир–пограничник Ф. П. Ильюшенко, избранный мною в помощники. Был Ильюшенко кареглаз, суховат телом, подтянут, быстр в движениях. Он обладал замечательной памятью и все новое запоминал прочно и надежно. В густой каштановой шевелюре молодого командира блестели серебряные нити — память о первых днях и ночах войны: он служил в пограничном литовском городке Мариамполе, хлебнул лиха полной мерой, видел и трусость и неразбериху, но видел и несгибаемое мужество солдат и командиров, и сам проявил большое мужество в горькие недели отхода на восток. Я уже убедился, что могу положиться на Ильюшенко полностью. — 127 —
|