|
— Сверх головы, — сказала она. — И тем более твоя дивизия теперь уже сорок километров за Волгой. — Не знал. Тогда понятно. — Вчера у нас прошел слух, что скоро начнем грузить свое хозяйство в эшелоны, — сказала Таня. — Из трех госпиталей раненых уже эвакуировали, можем хоть завтра грузиться. — А как с нашим? — с тревогой спросил Синцов. — С вашим пока решают: или догрузить вас за счет других, или свернуть и готовить к погрузке. — Если свернут — плохо, — сказал Синцов. — Тогда не зацепишься. А я уже написал рапорт на имя командующего, чтобы оставили в нашей армии. — Когда? — В тот же день, как ты была. Чтобы по выздоровлении послали на любую должность, на какую сочтут пригодным. — Он чуть заметно шевельнул своей подвязанной на косынке, забинтованной рукой. — О батальоне думать не приходится. Таня все еще не могла привыкнуть к этой высовывавшейся из рукава халата укороченной, без пальцев, руке. Сколько она видела таких рук и не таких, а обрубленных и по локоть и по плечо, а вот на его руку даже боялась глядеть, чтобы он вдруг не почувствовал, что она еще не привыкла. Она помнила, как лежали у нее на плечах его большие, тяжелые, добрые руки там, в госпитале, где они вдруг встретились, когда он приехал искать своего командира роты. Помнила и не могла привыкнуть. Она уже готова была любить эту обрубленную, беспомощную, какую-то вдруг детскую руку, любить так же, как любила его глаза, или волосы, или сутулые сильные плечи. Любить была готова, а привыкнуть еще не могла. — Не знаю, — сказал он, — может быть, в штабе полка или в штабе дивизии найдут для меня место. Дальше бы уходить не хотелось. Но это, конечно, как скажут. Скажут, замполитом этого госпиталя пойти — готов и на это. Опыт как-никак имею, четвертый раз лежу. — Он усмехнулся, и она поняла, что он шутит: быть замполитом в госпитале, конечно, не согласится, станет добиваться своего. — Вчера ждал тебя… — Вчера не могла, — перебила она. — Никак не могла. — А разве я говорю, что могла? Я говорю, что ждал. Я и позавчера ждал. И третьего дня ждал. И когда ты у меня днем была, вечером опять ждал. — Но это уж просто глупо. — Конечно, глупо, — улыбнулся он. — А чем мне еще заниматься, кроме этого? Ждал тебя вчера и в первый раз сам побрился. — И весь изрезался. Зачем это нужно было делать? «Вот так всегда, — подумал он. — Говорит совершенно не то, что сказали бы на ее месте другие. Другие бы похвалили: молодец, как это у тебя хорошо вышло одной рукой, а она ругается». — 529 —
|