|
Серпилин улыбнулся прямо в лицо Бастрюкову невеселой улыбкой. Он слишком хорошо понимал: как бы ему сейчас ни ответили на этот прямой вопрос, дело не только в этом вопросе, и не только в ответе на него, и даже не только в этом человеке, сидевшем рядом с ним… Но Бастрюков воспринял улыбку Серпилина по-своему — как нежелание обострять разговор. — Да, вопрос острый, — сказал он, в свою очередь полуулыбнувшись. — К кому после вас наш редактор ходит? Такой вопрос надо на Военном совете ставить. — Вы так думаете? — перестав улыбаться, спросил Серпилин. — Ну что ж, придет время — поставим. После этого несколько минут ехали молча. «Что ж, придет время — поставим, — думал про себя Бастрюков. — Может, на Военном совете, а может, и не только на Военном совете». Он не имел привычки глотать обиды и сейчас, как всегда в таких случаях, как в гранит врубал в свою память весь этот разговор, так же как врубал в нее раньше некоторые разговоры с Захаровым. В этом смысле полковой комиссар Бастрюков со званиями и должностями не считался. Он и обижался и запоминал не взирая на лица. С человеком, с которым говоришь сейчас снизу вверх, судьба может потом свести и так на так и даже сверху вниз… И в память должно быть врублено все, на все случаи жизни. «Наверное, оттого так распетушился, — подумал он о Серпилине, — что Захаров ему передал о моем намеке на его прошлое. Наверное передал, — мысленно повторил он, тут же врубив и это в свою память в конце списка прегрешений Захарова. — А что? Да, намекал. И не намекал, а напоминал, — привычно нашел он уверенную, круглую, удобную для самочувствия формулу. — Потому что забывать об этом — лишнее. Если даже ничего не сотворит, язык у него все равно длинный, такой язык сам по себе пятьдесят восьмой статьей пахнет». Так молча думал Бастрюков. А Серпилин с самого начала вспоминал о том, о чем Бастрюков подумал в конце. «Да, — подумал Серпилин, — при большом желании и старании можно в случае чего и цепочку построить: когда-то сидел за „хвалебные отзывы о фашистском вермахте“ и теперь, спустя шесть лет, гнет ту же линию: редактора газеты шельмует. Да, при желании и старании в подходящий момент можно и так. А этот, скорей всего, и захочет и постарается. Хотя, может, и ошибаюсь». И, вдруг с болью вспомнив о сыне, спросил неожиданно: — У вас, полковой комиссар, дети есть? Спросил, потому что подумал: «У меня, вот у такого, какой я есть, сын получился такой, что пришлось насильно гнать на фронт. А у этого, интересно знать, — какие и где, если существуют?» — 387 —
|