Солдатами не рождаются

— Считаешь возможным его на зама?

— Считаю возможным.

— В таком случае согласуй с командиром дивизии и назначай от моего имени. Как ты смотришь на это? — обратился Батюк к Захарову.

— Согласен.

Батюк повернулся к Серпилину.

— Но имей в виду, Федор Федорович, в свою дивизию поедешь, свою дивизию и пожалей. Она дороже всех генеральских печалей. Сложится впечатление, что я был прав, — не качайся.

— А я не качели. Если надо снять, не остановлюсь перед этим.

Когда вышли вместе с Захаровым от командующего, Серпилин уже протянул руку, чтобы проститься, но Захаров остановил его:

— Проводи до моей квартиры. По Сто одиннадцатой в разведроте Гофмана помнишь?

— Помню. Две «Отваги» лично вручал. А что? Узнали, что немец?

— Да, — сказал Захаров. — Раздул тут у меня один работничек кадило: нарушение приказа и так далее… Пришлось Бережному дать острастку…

— Тогда уж и мне, — сказал Серпилин.

— Ничего, Бережной переживет и забудет, — сказал Захаров. — Я не о нем тревожусь. Что этот Гофман за человек?

— Дайте мне семь тысяч таких немцев, как он, я из них дивизию сформирую и во главе ее пойду воевать с фашистами. И считаю, что не раскаюсь.

— Ясно. Я приказал, чтоб завтра духу его в дивизии не было, — сказал Захаров, не считая нужным объяснять Серпилину, что сделал это не от хорошей жизни: сам поймет.

— И куда его теперь дальше?

— А об этом ты думай, раз он, по твоим словам, настолько хороший человек. Я свое дело сделал, теперь ты свое сделай.

— Могу оставить у себя в разведотделе сверхштатно переводчиком, они скоро будут нужны до зарезу.

— Слишком близко, — сказал Захаров. — Опять раскопают и второе кадило раздуют.

— Тогда согласую и отправлю в разведотдел фронта для той же цели. Там с руками оторвут.

— Опять за еврея выдашь? — усмехнулся Захаров.

— Подумаю, — сказал Серпилин серьезно, — в зависимости от того, с кем говорить буду.

— Вот и все.

Они уже стояли у входа в то, что Захаров так громко назвал своей квартирой.

— Охота в свою дивизию съездить? Засиделся в штабе.

— И охота и неохота.

— Почему?

— Больно миссия деликатная. Мне Пикин по-товарищески еще пять дней назад звонил, когда у Кузьмича рана открылась, спрашивал, как быть. Кузьмич взял с них слово — никому ничего, и положение Пикина, конечно, трудное. По букве как бы и обязан доложить, а по духу — всем известно, что сам спит и видит дивизию получить. Чем бы ни кончилось, все равно скажут: копал яму, хотел место занять.