|
— Я ни с кем не говорил, товарищ генерал, — сказал Алферов. — Я песню слушал. — Вон как! — удивился Серпилин. — Объясните, недопонял. — У нас тут есть одна связистка на промежуточной, — сказал Алферов, с опаской покосившись в сторону командира полка, — очень поет хорошо. Иногда, когда она ночью дежурная бывает, мы ее по линии спеть просим. Серпилин перехватил взгляд Алферова и повернулся к Цветкову. Цветков смотрел на своего командира роты со смешанным выражением свирепости и удивления. От удивления брови Цветкова поднялись так высоко, что казалось, сейчас сорвутся с лица и улетят. — И какие же она песни поет? — спросил Серпилин. — Разные, товарищ генерал, — сказал Алферов. — Сейчас «Землянку» мне пела. — И опять покосился на Цветкова. — Хорошая песня, — сказал Серпилин. — Может, ее и нам с командиром полка можно послушать? Алферов неуверенно посмотрел на него, не шутит ли; увидел, что не шутит, и взял трубку. — Селиверстова, а Селиверстова… Селиверстова… Давай еще спой. — Он вопросительно посмотрел на Серпилина: сказать, для кого придется петь, или не говорить? Серпилин покачал головой: «Не надо». — Спой, Селиверстова, — просительно повторил Алферов, — только сначала, а то меня тут прервали. И, подождав несколько секунд, подался в сторону и передал трубку Серпилину. Серпилин услышал доносившийся сквозь хриплые потрескивания молодой женский голос: Бьется в тесной печурке огонь, На поленьях смола, как слеза… Он любил эту песню, потому что было в ней, и в музыке и в словах, что-то особенное, щемящее солдатскую душу и до того простое, что проще не скажешь. До тебя мне дойти нелегко, А до смерти — четыре шага… «Вот именно, четыре шага, а то в два и один». Почему-то сегодня он думал о смерти больше обычного, не о своей смерти, а вообще о людской. Он вздохнул и перед последним куплетом протянул трубку Цветкову: — Послушай и ты, как у тебя в полку поют. Цветков взял трубку, как змею, и недовольно приложил ее к уху. По выражению его лица было ясно, что ни качество пения, которое его мало интересует, ни либеральное отношение командира дивизии к такому нарушению порядка не смогут переменить его последующего образа действий, — Алферову все равно потом достанется на орехи за то, что занимал линию разной чепухой. Командир дивизии может позволить себе мягкосердечие, ему что — посидит да уйдет, а Цветкову надо оставаться и блюсти порядок в своем полку, и никто, включая командира дивизии, не может ни лишить сто этого права, ни освободить от этой обязанности. — 18 —
|