|
Он тупо посмотрел на нее, словно еще не поняв, что она сказала. Потом спросил: — Где она? — Увезли в тыл. Сама вчера вечером погрузила на летучку. Искала тебя с утра, звонила через дежурного. Когда ты вошел, подумала: он передал… — Куда? — спросил Синцов, не отвечая на неважное! «звонила — не звонила», «передал — не передал»… — В спину, — сказала Зинаида. — Осколок гранаты, небольшой. Внутри ничего не задел, ни почки, ни плевры. Вошел сзади, снизу и застрял под ребром. Чувствовала себя хорошо, когда я ее погрузила, температура невысокая. Очень удачное, можно считать, легкое, — еще раз повторила она. — А почему, если легкое, не оставили на излечение в армии? Почему в тыл? Зинаида пожала плечами. — Что, я врать тебе буду? В самом деле легкое. Считается средней тяжести, потому что в таком опасном месте. А по сути, легкое. — А почему же не оставили? — снова спросил Синцов. — Так получилось. — Зинаида помолчала и добавила: — Она сама не захотела. Ответить так было самое трудное — за этим ответом стояло все, что ей предстояло рассказать, а ему узнать. Но лицо Синцова осталось спокойным. Он услышал именно то, что и ожидал сейчас услышать. — Когда ее вчера ранило? — Около двух часов. — Зинаида рассказала все, что знала сама. — Наш генерал велел реляцию написать. На Красное Знамя! Но Синцов — это было видно по его лицу — про орден пропустил мимо ушей. Думал о другом: значит, до ее ранения не прошло и шести часов с той минуты, когда она там, на Березине, сказала ему о Маше и о том, что им дальше нельзя быть вместе. Все в один день! — В голове не укладывается, — сказал он вслух. И в самом деле не укладывалось. Много раз в жизни боялся за нее, а ни вчера, ни сегодня, после смерти Серпилина, просто не приходило в голову, что еще и с ней что-то может случиться. — Она мне письмо для тебя отдала, — наконец решилась Зинаида. — Еще раньше, перед наступлением, написала, но все с собой носила. А когда прощалась, отдала для тебя… Посиди прочти, я сейчас вернусь. Мне надо уйти. Ничего ей не было надо, а просто вышла, потому что не хотела и боялась видеть его лицо, когда он будет читать это письмо. Синцов держал в руках письмо и почти наверняка знал, что в нем. Только написала раньше, чем сказала. «С собой носила…» Убитой быть, что ли, боялась? Он посмотрел на самодельный, пожухлый, пожелтевший от-клея пакетик с ее письмом и уже хотел вскрыть его, достать письмо, но остановился, пораженный мыслью, что она могла быть убитой. До этого, пока говорил с Зинаидой, все думал про Таню — как она ранена, «нетяжелое, легкое, маленький осколок вошел, застрял…», — а сейчас представил себе, что могла быть убита! И ему бы отдали письмо от нее, уже не от живой, а от убитой. — 401 —
|