|
Но сейчас этого верившего в него человека не стало. А заново доказывать кому-то другому, тому же Бойко, то, что один раз уже доказано, тяжело. И эта тяжесть на душе напоминала о возрасте и старых ранах. Улетая в Москву, он понимал, что в разгар операции от войны все же отрывают того, о ком думают, что он меньше других при деле, — скрывать это от себя не приходилось. А насколько ты при деле, зависит не от одной твоей готовности, но и от тех, кто решает, какое дело тебе дать и какое не дать, что сможешь и чего нет. После того как закрепили гроб в самолете, Евстигнеев остался внутри, а Синцов спрыгнул на землю. Командир экипажа пошел к Кузьмичу доложить. — Товарищ генерал-лейтенант, к вылету готовы. Кузьмич повернулся и испытующе посмотрел ему в лицо: — Недоволен, что с нами летишь? — Почему недоволен, товарищ генерал-лейтенант? Выполняем, как нам приказано. — Мало что приказано. Знаю, вы этого не любите. Не бойся, — долетим. И, сказав это, вспомнил, как познакомились с Серпилиным, когда летели в январе сорок третьего из Москвы в Сталинград. Тоже на «Дугласе» и тоже вместе, только оба живые. У трапа стоял Синцов. — Прощай, — сказал Кузьмич и, уже шагнув на первую ступеньку, повернулся: — Чего делать будешь? — Если согласие дадут, в строй пойду. Кузьмич посмотрел на Синцова, думая не то о нем, не то о самом себе, кивнул и полез в самолет. Бортмеханик втянул вслед за ним алюминиевую лесенку и закрыл изнутри люк. Воздушные струи от винтов прижали траву и погнали ее назад так, словно сейчас оторвут от земли. «Дуглас» вырулил по краю летного поля, взлетел и пошел вдоль Днепра на север. Синцов вынул часы и прикинул по времени — раз Бойко с Захаровым уехали в восьмом часу в войска, раньше пятнадцати часов вряд ли вернутся, а сейчас — десять тридцать. Время позволяло заехать в санотдел, хотя бы оставить записку Тане. Что она среди дня на месте, надежд мало. — Поехали? — Поедемте. Гудков глядел вслед самолету и недовольно оторвался, словно что-то еще видел там, в небе, а ему помешали. — Как рука? Не растрясло? — В автобусе маленько зашиб об лавку, а так ничего. Военврач, когда рану обрабатывал, сказал: «Нервы не перебиты, а косточки срастутся. Баранку удержишь». Синцов пошел было к машине, но Гудков задержал его: хотел обратиться с просьбой, пока вдвоем… — Командир автобата сочувствует, обещал оставить у себя. «Лишь бы, говорит, тебя медицина куда-нибудь от нас не загнала. Об этом уж сам постарайся!» А как я могу постараться? Может, вы скажете в санчасти штаба, чтобы мне к ним разрешили на перевязки ходить? А я на это время у нас в автобате, на ремонте пристроюсь. Хотя и с одной рукой, а дело себе найду. — 398 —
|