Клиническая психотерапия

В 19 лет, приглашенный приятелями, стал ходить с ними пить водку раза два в месяц («с получки и аванса»); до этого алкоголя почти не пробовал. Уже в первые выпивки «очень понравилось быть пьяным», «забалделым»; пил сразу 300— 500,0 водки, обнаружил, что пьянеет труднее других («выпили одинаково, все валяются, а я хожу ровно»). Голова наутро никогда не болела. Когда через несколько месяцев такой жизни провожали его на военную службу, захотел напиться, чтоб не видеть, как мать и тетка плачут, провожая его. Выпил литр водки, но «не помогло: на ногах держался крепко и все понимал». На военной службе выпить удавалось редко, но случаем всегда пользовался, «скучал» по водке, по «забалде-нию». Отслужив в армии 3 года, приехал домой (23 года) и стал по вечерам «с ребятами» часто (3—4 раза в неделю) выпивать. За вечер мог выпить до 1,5 л водки, никогда до болезни не рвало (даже впоследствии в больнице не могли подобрать ему рвотную дозу апоморфина). Через 1,5 года после армии (24 года) — первые похмельные абстинентные симптомы: стал плохо спать, просыпаться от кошмаров, утром дрожали руки, вставал с пугливостью, все это смягчалось кружкой пива, которую бегал пить рано утром в палатку по задворкам, «кого-то почему-то боясь». Через час-два после опохмеления снова начинало «сосать» и «все мысли были о том, где бы достать». В 1960 г. (31 год, 7-й год болезни) уже не мог «поправиться» пивом, а только стаканом водки. В это время у него как-то единственный раз до сих пор была рвота. Рвало «зеленью» через сутки после того, как выпил 2 л водки и «еще пива». Примерно через 3 года после армии (26 лет, 2-й год болезни) заметил, что не способен остановиться после стакана водки, возникала сильная тяга к «спиртному», «терял себя» и напивался. Тогда же стал пить и суррогаты (денатурат, политуру) и заметил, что «начисто» забывает некоторые истории, которые приключались с ним, когда был пьян, хотя другие «истории», случившиеся позже в тот же пьяный вечер, нередко помнил. Пьянствовал тогда уже почти каждый день, через год появились запои до недели. После запоя в течение 1—2 дней «выхаживался», на спиртное смотреть не мог. Потом снова «начинало сосать». В то время, как-то бессонной ночью через день после запоя, появились перед глазами «мухи», стал отмахиваться от них, встал с постели, «увидел» в окно на снегу «штук 500 или 700 серых кроликов», разбудил мать ловить кроликов, вышли вместе на улицу, там кроликов не оказалось. Утром ясно понимал, что «все это казалось от водки», больше такого не повторялось. С этого времени, со слов близких больного, заметно изменилась картина опьянения: «делался в пьяном виде разъяренным и придирчивым» (до этого пьяным был добродушный и веселый). С появлением запоев стал прогуливать работу, стеснялся идти на работу после прогула, увольнялся, сменил много работ. В 24 года женился, прожили с женой 8 лет, «ругаясь за водку», и она развелась с ним. В 1964—1965 гг. (14—15-й годы болезни) стал продавать и закладывать вещи, чтоб достать денег на водку (пропил чашки, шторы, пропил мешок картошки, который старая мать привезла из деревни от сестры), стал от двух стаканов водки «сильно пьянеть» и «валиться в снег или в канаву», «часто при этом обольется весь» (слова матери). 4 года назад, наконец, согласился твердо пойти с матерью к врачу. Был направлен в психиатрическую больницу № 13, где лечился антабусом, апоморфином; через день после выписки из больницы снова пьянствовал. Временами неохотно лечился амбулаторно антабусом, искал «причины» лишний раз не принять лекарство, поговаривал, что «всякое лекарство одно лечит, другое травит». Заботой о своем здоровье раньше, однако, не отличался. Упорным внушением в гипнотическом сне не удалось выработать даже тошнотную реакцию на вкус и запах алкоголя (96° спирта). Через 2—3 месяца лечения отказывался принимать лекарство, уверял, что теперь он уже сможет пить, «как все», «понемногу» (а то «все ребята смеются над ним», он выйти к ним во двор не может), и запивал. Мать больного считает, что за время болезни он изменился характером (в трезвом виде) только в том, что стал гораздо раздражительнее, «чаще психует», гораздо больше врет, чем до болезни. В остальном прежний: «такой же веселый, простой, добрый, любит уважить» и пр.