|
При всем этом клиницист свойственным ему от Природы диалектико-материалистическим мироощущением видит-чувствует одновременно совершенство и несовершенство стихийной Природы-Матери, готов, в меру способностей, помочь ей быть в своем, человеческом, смысле совершеннее. Например, человек отравился и его природа (частица всей Природы) не способна надежно его защитить от смерти — надежно выбросить из него яд инстинктивной рвотой, чтобы не умер. Вот тогда клинически-элементарно помогаем Природе, промывая желудок. Клиницист склоняет голову перед несовершенной в своем совершенстве Природой, родной мудрой «дурехой» (с его точки зрения), помогая ей бороться с вредоносными воздействиями на организм (внешними и внутренними) — с помощью химических лекарств, хирургических операций, психотерапевтических воздействий и т. д. Целитель-идеалист (даже с дипломом врача), как правило, не согласится с тем, что управляющая Природой (и, в том числе, болезненными расстройствами) Высшая Разумная Сила (Бог) может быть в чем-то несовершенной. Лечебные успешные воздействия, так или иначе, обычно ощущаются-понимаются идеалистическим целителем как способствующие благотворному обострению восприимчивости больного человека к целительным силам Высшего Разума. Нередко врач идеалистического мироощущения вообще старается не нарушать, не трогать лечением Божественную свободу своего пациента. Так, мудрый немецко-американский психиатр, невролог Курт Гольдштейн (1878—1965) считает, что любое врачебное решение есть «покушение на свободу» пациента, на «проявления индивидуальной сущности больного». Даже самоубийство есть «уничтожающая индивидуума возможность приспособления». Пациенту остается «выбирать между большим страданием и большей связанностью» («здесь затрагиваются метафизические глубины»). «Здесь в больном человеке, — пишет К. Гольдштейн, — иногда впервые определяется, что он на самом деле есть. Как может врач здесь осмелиться советовать, тем более — склонять. Во всяком случае, он может это делать только тогда, когда будет полон сознанием, что отношение "врач—пациент" — это ситуация, которую нельзя понять, исходя из одних лишь причинно-обусловленных связей, что здесь союз двух людей, из которых один помогает другому достичь состояния, наиболее соответствующего его внутренней сущности» (Гольдштейн, 1933). На это истинный клиницист, по-видимому, скажет со своей, быть может, приземленной трезвостью: «Я все-таки, не колеблясь, помогу природе больного человека, с моей, человеческой точки зрения, защищаться совершеннее — например, спасу депрессивного потенциального самоубийцу (иногда без его желания) от него самого искусственным кормлением, изоляцией, психотерапевтическим творческим оживлением, антидепрессантами и т. д., потому что, выйдя из депрессии, он, весьма вероятно, захочет жить, испугается, что мог бы уже не жить, и поблагодарит меня за лечение-спасение». Или же успех лечения толкуется целителем-идеалистом как результат непосредственной передачи Божественного духа или космической энергии через себя, как приемник, аккумулятор, — пациенту. Чувствуя в себе этот дух-энергию, экстрасенс и «работает» с ним. Этим, вероятно, объясняются нередкие здесь таинственно-завораживающие, как и в жреческие времена, способы лечения: многозначительные движения рукой, таинственно-сложные правила приема гомеопатических микродоз, отваров целебных трав и т. п. Все это, понятно, может действовать серьезно сутгестивно-пси-хотерапевтически (внушением). — 29 —
|