Клиническая психотерапия

4.15. О теплой иронии Чехова (1998)* 107)

Существует немало филологических классификаций смешного, комического (например, современные классификации Р. Юренева, В. Проппа). Возможны и классификации клинические, медико-характерологические, то есть основывающиеся на клиническом мироощущении-мировоззрении. Так же как возможно любого здорового и больного человека исследовать экспериментально-патопсихологически (и в случаях душевного здоровья обнаружатся лишь выловленные тестами особенности здоровья), — так же и любого из нас возможно исследовать клинико-психопатологически. То есть без тестов, своею профессионально-психиатрической личностью, способной клинически «ощупать», рассмотреть иную душу, обобщая постепенно получаемое от своих органов чувств или мгновенно-интуитивно схватывая душевные, характерологические, психопатологические особенности исследуемого. При этом клинико-психопатологическое познание рассматривает здоровое через очки, привычно настроенные на патологию, сравнивая, например, здоровую застенчивость с гипертрофированно-болезненной. Однако от всего этого здоровая застенчивость видится лишь четче, объемнее, глубже. Поэтому, как известно, характерологические классические варианты (здоровые и болезненные) были описаны не психологами, а психиатрами-клиницистами (Ганнушкин, 1964, с. 42).

Существо клинической классификации комического состоит в том, что любое душевное, духовное движение человека, в том числе вызывающее смех, объясняется природ-но-характерологически, как самим характером человека обусловленное-окрашенное. Для клинициста и сами природные подробности тела (вспоминая название кречме-ровского тома «Строение тела и характер») сообщают соответствующее, в том числе особое смешное, связанное с телесными особенностями свечение духа. Если, например, синтонному пикнически-полному характерологическому типу, по природе его, присущ юмор, то многим мускулисто-авторитарным — сатира, многим лептосомно-холодно-ватым аутистам — саркастическая, язвительная ирония, диспластически-неловким деперсонализационно-реалисти-ческим психастеникам — теплая ирония (Бурно М., 1996; в наст, издании — работа 4.14). Все это, конечно, без арифметической точности, с некоторыми особенностями, уточне-

ниями, поправками. Мы говорим здесь лишь о высоковероятных тенденциях, ориентирах, как и вообще говорим в клинике, в медицине, в физиологии.

Юмор в своей яркой выраженности, как вид комического, несущий в себе сочувствие (в отличие от иронии и сатиры), для клинициста присущ особенно сангвинически-синтон-ным, теплым циклоидным, пышно-аффективным натурам в их хорошем расположении духа. Поэтому юмор не осмеивает с каким-то там превосходством, агрессией, со стороны, он не только не ранит, не обижает-осуждает, не покрывает язвами, — но вообще он не проникнут серьезной исследовательской работой смеющегося ума. Доброе, теплое сочувствие дышит здесь одновременным смехом и над собою, смеющимся. Это обусловлено природной полнокровной «всенародной» естественностью-смешливостью многих сангвиников. «Всенародность» смеха понимаю именно в бахтин-ском смысле (смеются все). Когда М. Бахтин отмечает, что «народно-праздничный смех» «направлен и на самих смеющихся», то он говорит, в сущности, о юморе (Бахтин, с. 17). Даже в самых своих тонких, сложных, грустно-серьезных, философских формах юмор жизнелюбиво-беззлобен (Рабле, Вольтер, Диккенс, Пушкин, Мопассан, Шолом-Алейхем, Гашек, сегодня — Эльдар Рязанов, Жванецкий). Когда же юмористы, по обстоятельствам, в творчестве или в жизни начинают кого-то с такой же полнокровной естественностью гневно-благородно или аффективно-слепо-несправедливо обличать, то они при этом нередко, захлестнутые своей шумной эмоцией, глупеют, ожесточаются на ходу, и тогда теплого сочувствия, юмора уже и след простыл.