|
Уверен, это то, чего вы желаете меньше всего. «Я чувствую себя шпионом» Многие подростки рассказывали мне, что в ситуации совместного опекунства родители контактируют друг с другом только посредством ребенка, который кочует из одного дома в другой. В принципе это приемлемый вариант, но подростки говорят, что такое опекунство порождает проблему в случае, если родители пытаются получать от подростка информацию о делах другого супруга. Когда вы так поступаете, нам кажется, что вы превращаете нас в шпионов, отправляете на враждебную территорию за добычей сведений для вас. Такая ситуация ставит нас в очень неудобное положение. Развод родителей нельзя было назвать цивильным, и теперь они не разговаривают друг с другом. По решению суда я должна неделю в месяц жить у отца, а остальное время — с матерью. Когда бы я ни пришла к отцу, он всегда ехидно спрашивает: «Ну, как там мама поживает?», а потом обязательно добавит: «А ее бойфренд?» и так далее, и тому подобное. Мама тоже не лучше — стоит мне только войти, как она «выжимает» из меня все про отца. Я говорю им все, что они хотят узнать, но чувствую, что делаю ужасные вещи, потому что мне кажется, что предаю их. Фрида, 17 лет, Тривит, Мэн. Как вы видите из моих интервью, в подобной ситуации имеются очевидные проблемы, в особенности потому, что ваш ребенок не профессиональный шпион и имеет эмоциональную привязанность к обеим сторонам (родителям). Это означает, что когда родитель 193 требует от нас информации и мы предоставляем ее, то чувствуем себя так, словно нанесли другому удар в спину. Мы понимаем, что вам хочется знать о том, что происходит в доме бывшего супруга, но вы ставите нас в невероятно неудобное положение. Мы понимаем, что вам интересно и вы хотите, чтобы мы рассказали о том, что вам хочется знать. Но в то же время мы чувствуем себя перебежчиками, выдающими информацию другой стороне. СНОВА СВИДАНИЯ Мне страшно не нравилось, когда мама встречалась с другими мужчинами, потому что для меня казалось странным, что она собирается быть с кем-то еще, кроме моего отца. Поэтому, если она приводила их домой, я делал все, что было в моих силах, чтобы показать им свою ненависть. Обычно я задавал очередному мужчине вопросы, на которые, естественно, он давал неверные ответы. Я спрашивал у него о работе, возрасте, есть ли у него дети, его планах на будущее, религии, как долго он остается холостяком и так далее, и тому подобное. К полному смятению мамы, я расспрашивал его буквально обо всем, включая размер обуви и длину трусов. Недавно я спросил маму, как она относилась к этому, потому что она никогда ничего не говорила мне, кроме редкого: «Замолчи!» Она сообщила, что, прежде чем кого-то привести и познакомить со мной, ей приходилось предупреждать его о моих выходках. Оглядываясь назад, понимаешь, что череда моих вопросов — не самое правильное решение. Но даже сейчас вещи не сильно поменялись к лучшему. Я все еще стараюсь помешать маминым встречам, но учусь быть более терпимым. Совсем недавно мама познакомила меня с человеком, который под натиском моих вопросов сознался в том, что он уританин. Он объяснил, что его религия принимает веру всех людей, что я посчитал за отговорку. Меня как раз разбирало задать свой излюбленный вопрос: «А как вы относитесь к Гитлеру...», но вмешалась мама. — 121 —
|