А в школе каждый сам вешает пальто и шапку, и сам их берег. Да еще второпях. Триста учеников повесят пальто аккуратно, а пять-шесть побросают кое-как. Но об аккуратных никогда не говорят. Детей только ругают. Я хотел снова стать ребенком, чтобы избавиться от мелких сереньких забот и печалей взрослых, а теперь у меня другие, ребячьи, заботы, от короторых я страдаю не меньше. Когда я был взрослым, я только остерегался воров. Л теперь мне больно. Почему один берет у другого? Как гак можно? Нас терзает печаль, что не может быть все хорошо. «Ничего не поделаешь!» — говорил я, когда был большим. Л теперь я не хочу, не хочу, чтобы так. было!.. Шапка так и не нашлась. Ученики должны собрать деньги. Значит, придется сказать дома. А дома нападут на школу: — Одни воры у вас там! — И чего только учителя смотрят? А ведь это несправедливо. Чем школа виновата? Разве учителя могут за всем уследить? Сколько огорчений и хлопот из-за одного такого мальчишки! После уроков я никак не мог найти пальто, и Манек меня дожидался. Ищем, а сторож говорит: — Вы чего тут высматриваете? — Не высматриваем, а пальто мое куда-то перевесили. — Чего не терял, того не найдешь,— говорит сторож. — Ведь не мог же я без пальто в школу прийти! — А кто вас там знает. Наконец я нашел пальто. — Ну, нашел? Вот видишь: где повесил, там и висит. — Вы не видели, так и не говорите. — Не груби, а то подзатыльник получишь. И когда только взрослые перестанут угрожать детям побоями! Некоторое время мы с Манеком идем молча. — В крови есть какие-то шарики,— говорит Манек,— в которые входит воздух. Странно устроен человек! Ни одной машины нет на него похожей. Если часы не заведешь, они остановятся. А человек без завода действует бывает и сто лет. Вот в газете писали, что одному старику сто сорок лет. И мы говорим о том, каких кто знает стариков. А потом о ветеранах. И о том, что они помнят восстание. — А ты бы хотел быть ветераном? — Нет,— быстро ответил Манек.— Я хотел бы, чтобы мне было лет пятнадцать — двадцать. — Тогда, может быть, твоих родителей уже не было бы в живых. Он подумал-подумал и ответил печально: — Пускай уж тогда все остается, как есть. Мы попрощались, подали друг другу руки и посмотрели в глаза. А девчонки всегда целуются, даже если и не очень любят друг друга. Мы, ребята, правдивее. А может быть, у них только привычка такая? Что было потом? Да ничего особенного. Разные уроки. А на уроке физкультуры учитель показал нам новую игру. Все разбиваются на две партии. Проводят черту — границу. Одни — с той стороны, другие — с этой. И перетягивают друг друга, как бы в плен берут. Сначала игра не ладилась, потому что ребята нарочно поддавались, когда хотели перейти на другую сторону. Или же перетянут кого-нибудь, а он вырвется и спорит. Но постепенно игра наладилась, и стало весело. — 75 —
|