Когда я снова стану маленьким

Писать сочинения противно, потому что никогда не пишешь правду, а всегда только то, что велели в школе.

Оказывается, Марыня простудилась и была больна. Может быть, она была тяжело больна, а я ничего не знал. Она могла даже умереть, потому что дети тоже умирают. Я радуюсь, что получил открытку, а на самом деле беспокоюсь.

И зачем она сюда приезжала?

Я раньше знал, что в Вильно у меня есть тетка, кажется, слышал, что у нее есть какие-то там дети, может быть, даже говорили, что девочка, Марыня. И вдруг я ее увидел. Зачем?

Какое, собственно, она имеет ко мне отношение? Дальняя родственница, какая-то троюродная сестра. Если бы не дядя, я бы даже с ней не заговорил, а если бы она при­шла проститься, когда я был в школе, я бы ее уже больше не увидел. Может быть, порвать открытку и покончить с этим? Зачем терзаться? Зачем думать? Зачем беспокоиться, здорова ли она, не случилось ли с ней чего плохого?

Все равно я ей ничего не отвечу, потому что нет денег на открытку.

А вот нет, дали.

— На, озорник,— сказал отец и дал мне злотый.— Купи себе, чего тебе нужно, или сбегай в кино. А мама сказала:

— Не давай мальчишке денег, избалуешь.

И я взял, как-то глупо, неуклюже.

Так неожиданно это получилось. Потому что отец считал деньги, на­считал не то тридцать один, не то сорок один. В общем, один злотый был как бы лишний. А я рядом стоял. Ну, он и дал мне.

А когда я взял, мне стало жалко отца. Ведь не очень-то много у него этих злотых, да и дети сколько стоят. Вместо того чтобы себе что-нибудь купить, покупает нам то пальто, то башмаки. А еще еда, школа. И за все это ему одни только заботы и огорчения, если я плохо себя веду.

Когда я хотел стать ребенком, я совершенно забыл, что не буду сам на себя зарабатывать и стану обузой.

Но ведь нет, дети не дармоеды...

Их работа — школа. Правда, у нас каникулы длинные, но и учитель в это время отдыхает. Наша работа не легче, чем у учителя. Ведь для нас все трудное и все новое.

А говорят, что дети ничего не делают, даром хлеб едят.

Когда я хотел стать ребенком, я совершенно забыл, как трудно не иметь своих денег.

Например, у меня плохая линейка. Кто-то сделал на ней зазубрины. Я оставил ее на парте, прихожу после перемены — нет линейки. Ищу, ищу и, наконец, нахожу на другой парте. Найти-то нашел, да край в за­зубринах. С такой линейкой уже не начертишь — карандаш задевает. Бывают линейки с железным краем. А наши, как назло, из мягкого де­рева. Забудешь, ударишь о парту — и сразу остается зазубрина.

Сколько у нас разных вещей пропадает, а мы ничего не говорим.