Учительница накричит на одного, а неприятно всем. Но один всегда найдется. Сегодня это Малицкий. Учительница велела ему идти с Рудским. А он не хотел: они друг друга не любят. И тот всю дорогу его толкал. Учительница рассердилась, говорит, что мы идем, точно банда, и она больше с нами ходить не хочет,— люди оглядываются, стыдно... А Малицкий назло лезет под пролетки, и учительница боится, что его задавят. Но ведь ходит же он каждый день в школу один, и никто за ним не следит. Значит, пусть бы и шел, как хочет. Да нет, знаю, что нельзя, потому что, если позволишь одному, сейчас же все разбредутся. И в парке, когда надо было домой уходить, насилу собрались. Раз уж такой путь проделали, хотелось побыть подольше. Всем там было хорошо, никому не хотелось возвращаться. Некоторые послушались и строятся. Но увидят — пары нет, стоять скучно — и уходят пару искать. Послушные видят, что другие играют, а у них ноги мерзнут стоять и ждать. И они теряют терпение. — Пошли! Жалеют, что послушались. Другие бегают, а они должны стоять и смотреть, как учительница сердится. Постоят, постоят, да и разбредутся. А те видят, что еще мало народу собралось, и не торопятся. Каждому хочется быть последним, чтобы не ждать. — А я бы не стал сердиться. Если бы учительница отправилась сразу. хотя бы с тремя парами, другие стали бы их догонять, и так бы понемногу все собрались. Может быть, кто-нибудь и сказал бы: — Ну и пусть их идут! Сам домой дорогу найду... Но, наверное, все-таки побоялся бы остаться, потому что накажут, тоже догнал бы. А если и нет, так он один и виноват. Нельзя ведь сразу на всех обижаться. Если бы взрослые нас спросили, мы бы им много хорошего посове-товали. Ведь мы знаем свои недостатки, и времени у нас больше, чтобы приглядеться друг к другу: мы больше бываем вместе. Один, конечно, него не сообразит. Но все вместе разберемся. Мы молчим только потому, что не знаем, что можно говорить, а чего нет. На обратном пути я сказал Манеку про Марыню из Вильно. — Знаешь, Манек, я получил открытку из Вильно. Цветы. Незабудки. Очень красивая открытка.— И добавил: — От одной девочки. Я сказал, как ее зовут и в каком она классе. — Только помни, это тайна!.. Я сказал, что танцевал с ней на именинах, н что она хорошо поет, что у нее темные волосы. — Видишь, Манек, а ты тогда сердился, что я Бончкевичу первому рассказал про Пятнашку. Я ведь должен был ему рассказать, потому что он не хотел мне давать в долг денег. И тогда я еще не знал тебя так хорошо... — 70 —
|