Избранный ею путь, так сказать, привел в точку, где сходятся потоки всех четырех ветров, а такие точки чрезвычайно опасны для кораблей, лишенных собственной тяги. Корабль Илиэль еле держался па плаву, без мачт, без такелажа, и лишь канат, связывавший его с буксиром Сирила Грея, позволял ей выравнивать курс; однако этот канат, именовавшийся узами любви, в то же время связывал ее по рукам и ногам, оставляя кровавые раны. Один или два раза она пыталась вызвать Сирила на откровенный разговор, но он был достаточно юн для того, чтобы не скрывать своего раздражения по поводу ее жажды выяснять отношения. Подобное обращение очень оскорбляет женщин Лизиного склада; гнев скоро начинает буквально распирать их. Если бы он ударил ее, а потом приласкал, это лишь утроило бы ее страсть к нему. «Что это за китайский божок, — сказала бы она в ответ, — если он за совершаемые ради него китайские церемонии не награждает своих подданных китайскими же пытками?» Однако главная причина се психической нестабильности коренилась все-таки в ее собственных желаниях. В какой-то мере они вытекали из ее физического состояния; многократно усиленные добавленным к этому ментальным стрессом, они вздымались многотонными; волнами, подобно леднику, зажатому в горном ущелье. В нашем мире желательно строить себя из материала более прочного, чем окружающая среда. На самом Илиэль не обдумывала своих желаний, они возникали рефлекторно; это была реакция на собственное состояние, которую она принимала за подлинную волю. Она начала испытывать свои фантазии на терпеливых окружающих: ей хотелось то нарядиться в какой-нибудь экзотический костюм, то вырядить себя и других в маски; однако и эти чудачества в глубине души не радовали ее. Сирил Грей всячески старался потворствовать ее замыслам; из всех строгостей первого этапа эксперимента оставались лишь два запрета, по-прежнему соблюдавшихся неукоснительно: ей не дозволялась интимная близость с Сирилом, и категорически запрещено было общаться с кем бы то ни было, кроме обитателей замка. Другими словами, круг обороны вокруг нее оставался таким же прочным; во всем же остальном, что не выходило за его границы, ей предоставлялась полная свобода. Однако именно это се и не удовлетворяло, и эти две запретные вещи манили се больше всего. (Змея в известной истории с яблоком была придумана потом, чтобы хоть как-то оправдать неспособность женщины устоять перед искушением.) Ее подсознательное желание нарушить эти запреты вызывало в ней столь же подсознательную антипатию к лицам, их олицетворявшим, то есть в первую очередь к Сирилу Грею и брату Онофрио. В конце концов оба эти столь ненавидимые ею персонажа слились в некоем едином, достаточно малопривлекательном образе. — 153 —
|