Утверждение, что мы никогда раньше не проявляли так свою любовь, будет совершенно точным, однако в собственном младенчестве мы такую любовь сами испытали. Именно в такой форме впервые пришла к нам любовь — в форме заботы о нас. Но тогда мы ее получали, а не [304] давали, и происходило это в тот период, который погребен глубоко в нашем сознании. Поэтому, когда приходит наша очередь так проявлять любовь по отношению к новорожденному, мы чувствуем себя неопытными любителями. Мы даже не понимаем, что то, что мы делаем, есть проявление любви. Мы кормим младенца, держим его в чистоте, тепле и сухости, защищаем от опасностей и стараемся, чтобы ему было удобно, но разве это любовь? Это совершенно очевидные вещи, которые нужно проделывать с малышом. Но то, как мы делаем эти очевидные вещи, для ребенка становится первым и одним из важнейших выражений нашей родительской любви. Во всей своей растительной жизни: в еде, выделениях, во сне и в бодрствовании — во всех этих основных физиологических функциях, которые необходимы, чтобы оставаться живым, ребенок зависит от нас. Без нашей помощи он ничего не может. И как мы сказали выше, на этой первой фазе своей жизни он не нуждается в любви. Он нуждается только в заботе. Естественно, мы даем ему эту заботу. Всякий родитель, который не ответит этим на потребности беспомощного маленького существа, покажется нам неестественным родителем. Вопрос не в том, заботимся ли мы о младенце. Вопрос в том, как мы это делаем. Удовлетворяем ли его потребности? Или наши собственные? В этом первичном проявлении своей родительской любви совершаем ли мы акт перехода от давания к принятию? Манипулируем ли мы подсознательно ситуацией, чтобы получить удовлетворение самим, а не дать его ребенку? Нам часто говорили, что забота о ребенке в первые месяцы и годы его жизни определяет то, каким человеком он станет. Мы, как родители, очень хотим, чтобы он вырос здоровым, счастливым, способным, интересным, чтобы мы могли гордиться своим сыном или дочерью, чтобы из-за него — да, и это очень важно — уважали и нас, его родителей. Но очень часто уже в первых проявлениях своей любви мы ведем себя так, что впоследствии [305] будем испытывать неудовлетворение ребенком, если не просто боль и горе. Посмотрим, как это происходит. Один из первых актов проявления нашей любви к ребенку заключается в том, что мы его кормим. Для ребенка пища ближе всего к любви, она приносит ему облегчение от голодных болей, приносит благословенный полный желудок. С самых первых часов жизни еда и любовь равны друг другу. И мы сами делаем все, чтобы уравнять их. — 206 —
|