|
— Да, он это говорил. Другой пример. Дворник обокрал хозяйский магазин. Происшествие было 22 ноября 1908 г.; дело слушается 23 июля J909 г. Допрашивается хозяин; защитник спрашивает: — В каком месяце поступил к вам на службу Каблуков? — В конце октября или начале ноября. — Какого года? — Того же года. — Тысяча девятьсот восьмого или тысяча девятьсот девятого? — Тысяча девятьсот восьмого. — А какого числа совершена кража? — Не помню точно; около двадцатого. — А когда его взяли в сыскное отделение? — Не помню точно; кажется, через день, около двадцатого. — Значит, сколько времени он жил у вас? — Около месяца. — За какую плату? — Двадцать пять рублей. 153 — А сколько вы ему заплатили? — Не помню. — Вы сказали на вопрос председателя: не 8 рублей, а несколько более; все 25 рублей или нет? — Не помню. — Вы сам хозяин; вы должны знать, сколько платите своим людям. — Я не помню; я могу соврать; иногда даю деньги я, иногда старший дворник. — Сколько дали вы, сколько старший дворник? — Не помню; я этого не записывал; я могу соврать. Защитник просит огласить показание свидетеля ввиду запамятования. Председатель заявляет, что в протоколе допроса те обстоятельства, о которых спрашивал защитник, не упоминаются. Третий случай. Потерпевший шел по лестнице большого петербургского дома. К нему подошел незнакомый человек, сорвал с него часы и вбежал в квартиру пятого этажа, где ютится по комнатам рабочая беднота. Прислуга видела, что кто-то вбежал в комнату, где спали несколько человек. Ограбленный пошел к старшему дворнику. Тот провел его наверх; они осмотрели спавших в первой комнате при свете лампы или спичек; ограбленный не узнал похитителя; дворник повел его в другие комнаты, и там виновного не нашли. По догадкам прислуги один из спавших в первой комнате был предан суду. Допрашивается старший дворник. Можно думать, что он не проявил достаточного усердия при осмотре жильцов первой комнаты, по крайней мере таково мнение товарища прокурора. Он расспрашивает свидетеля о том, как показывали спавших ограбленному, как приподнимали их с постели, как поворачивали к нему их лица и т. п.; на все эти ответы свидетель, несмотря на видимое желание, ответить не может. Это не удовлетворяет обвинителя. Он уже с раздражением спрашивает: — Почему ограбленный не мог узнать грабителя? Так как на этот вопрос уже совсем невозможно ответить, то свидетель в недоумении молчит. Недовольному обвинителю это молчание кажется злонамеренным упорством. Он повторяет вопрос, повышая голос. Свидетель, наконец, произносит несколько неопределенных слов. Обвинитель с негодованием спрашивает: — 109 —
|