Как убивали СССР

«Вероятно, Борису Николаевичу кажется, что он высту­пил здесь, на Пленуме, смело и принципиально. На самом деле, на мой взгляд, ни то, ни другое. А если это так, то вы­ступление ошибочно политически и несостоятельно нравс­твенно. Политически неверно потому, что он исходит из не­верной оценки обстановки в стране, из неверной оценки тех принципиальных позиций, которые занимает Политбюро, Секретариат Центрального Комитета, из неверной оценки того, что на самом деле происходит в стране. А безнравс­твенно, на мой взгляд, потому, что он поставил свои личные амбиции, личные интересы выше общепартийных, как гово­рят, завел речь не в то время и не по делу. <...>

Борис Николаевич, на мой взгляд, перепутал большое дело, которое творится в стране, с мелкими своими обида­ми и капризами, что для политика, на мой взгляд, совершен­но недопустимо, особенно когда он занимает такой высокий пост, и партия ему доверила такое дело. Это, конечно, очень печально, что один из руководителей впал в элементарную панику. Такой, я бы сказал, произошел мелкобуржуазный выброс настроений, которые имеют место в обществе. Но приходится только сожалеть и недоумевать, что глашатаем этих настроений мелкобуржуазного свойства явился руко­водитель Московской организации. Конечно, здесь сыграли роль и амбиции, тщеславие, но это все-таки внешняя обо­лочка. А по существу, как мне показалось и как послыша­лось, - прямое несогласие с курсом перестройки, с ее прак­тикой, с ее темпами, с ее назначением и существом, и это, видимо, самое главное. Если Борис Николаевич по этому вопросу будет упорствовать или ставить вопрос, как сегод­ня, то, знаете, его это очень далеко заведет и политически, и нравственно. <...>

Ему кажется это революционностью, на самом деле это глубокий консерватизм. В конечном счете, здесь у нас прозвучало, к большому сожалению, самое откровенное капитулянтство перед трудностями, с которыми человек встретился, самое откровенное выражение этого состоя­ния, когда человек решил поставить свои амбиции, личный характер, личные капризы выше партийных, общественных дел. (Аплодисменты)».

Характерные словечки «мелкобуржуазный» и «кон­серватизм» раскрывают Яковлева с головой. Также как раскрывают Шеварднадзе ярлыки «примитивизм», «без­ответственность», «клевета», восхищение перед «кристальнейшим человеком» Е. Лигачевым. Если Шеварднадзе покинул паучью банку российской политики, перевалив че­рез Кавказский хребет, то Яковлев сумел найти с Ельциным общую «нравственную платформу». А для того, чтобы эта платформа не выглядела той самой паучьей банкой, Яков­леву пришлось написать книжку «Горькая чаша», сдобрен­ную душещипательными оборотами («это мое покаяние, свидетельство, мои надежды»). Пришлось трактовать свое выступление на злосчастном Пленуме как критику Лигаче­ва и Секретариата ЦК.