занимались спортом. Мы были членами Президентского клуба, его отцами-основателями, и никто нас оттуда не выгонял. В уставе клуба, кстати, есть единственный пункт, по которому можно выгнать человека из клуба, - за предательство. Мы себя предателями не считали. Более того, мы этот клуб с Барсуковым создали, привели помещение в порядок. И вот однажды вечером приезжает новый руководитель службы охраны (я имею в виду Крапивина) и с трясущимися губами сообщает: - Меня вызвал Виктор Степанович и спрашивает: "Что там они в клубе делают, еще, что ли, заговор устраивают? Не пускать их туда". Мы сначала возмущались, а потом забрали свои вещички из клуба и решили заниматься в другом месте. Там нас приняли с распростертыми объятиями. Наступил день выборов. Мы колебались: идти или не идти голосовать? Многие мои сотрудники, ближайшие товарищи, честно сказали: - Александр Васильевич, вы как хотите расценивайте наше поведение, но ни мы, ни наши жены голосовать не будем. Один из водителей, который работал со мной в день первого тура выборов, помнил, что я две недели назад призывал его: - Обязательно проголосуй! И вдруг утром 3 июля он мне говорит: - Александр Васильевич, извините, можно вам кое-что сказать? - Давай. Думал, он что-нибудь попросит. Мне всегда было приятно помочь. А парень этот сообщает: - Простите, но я не пойду сегодня голосовать ни за кого. На избирательный участок отправились прежним, что и в первый тур выборов, составом: Барсуков, Тарпищев и я. Сосковец лежал в больнице. Как и в первый тур, так и сейчас журналисты увидели неунывающую троицу. Корреспонденты на нас в прямом смысле слова набросились. Офицер, отвечающий в СБП за работу с прессой, подвел каких-то американских телевизионщиков и стал умолять: - Александр Васильевич, ответьте им хоть на один — 20 —
|