|
"Замкнуты уста Давида. Но на божественном, возвышенном пехлеви кличет розу соловей: вина! вина! вина! вина красного! чтобы зарумянились ее бледные щеки". "Пустыня стала бы раем, будь Ты рядом со мной; Ты бы пела в пустыне; Книга стихов под кустами, кувшин вина и хлеб". "Вы знаете, друзья, какой славной попойкой отпраздновал я в своем доме вторую мою свадьбу. Я выбросил со своего ложа старый, бесплодный разум, а в жены взял себе дочь вина". "Недавно, разверзлись врата таверны, и сквозь сумрак просиял ангельский образ. Он нес сосуд на плече и предложил мне вкусить из него. То был – виноград!" "Виноград, который своей абсолютной логикой может опровергнуть семьдесят две спорящие секты. Это высший алхимик, в одно мгновение превращающий свинцовый металл жизни в золото". "И пусть вино изменило мне, и стоило мне моей почетной одежды. Все же я часто задаюсь вопросом, покупают ли виноторговцы что-либо наполовину столь ценное, как то, что они продают". "Еще утренняя заря не занялась, как мне послышался голос из таверны: коль скоро храм внутри уже готов, то что же дремлет вне храма сонный поклонник?" "Приди, наполни чашу и брось в огонь весны свою зимнюю одежду раскаяния. Недолго порхать птице времени; вот уже расправила крылья и летит". Но довольно об Омаре и его вине, таверне, супруге и розах; – в каком новом свете они нам кажутся, когда имеем к ним ключ! Сколь многие из нас сойдутся с ним в восхвалении "вина", опьяняющего душу невыразимым блаженством! Как живо напоминает древний суфий, Омар, Спинозу, которого называли "опьяненный божеством философ"! Как близок суфий к исступленному индийскому бхакти-йогу, исполненному духовным вином и наполняющему воздух восторженными кликами: "О, возлюбленный, возлюбленный, Единый мой". Тот, кто думает, что это простая случайность и что древний Омар все же материалист, циник, скептик, старый пьянчуга и распутный эпикуреец, – еще не готов узнать "тайну Омара". Философия суфизма очень простая. Она идет немногим дальше основных начал, изложенных нами. Суфии не занимаются тонкими метафизическими обсуждениями по вопросу "Как произошла вселенная". Для них довольно знать, что Бог есть – и что Его отражение, или образ, присутствует в них самих. Они считают, что в осознании этой истины заключается знание Того, познавая которое, мы познаем все остальное. Они верят в перевоплощение и имеют некоторые туманные учения о состояниях покоя на небесах и в аду, в промежутках между воплощениями. Но многие из передовых суфиев не обращают большого внимания на эти учения, считая их в лучшем случай толкованиями о низших ступенях существования, стоящих немногим выше или ниже земной жизни. Они полагают, что стремиться стоит к одной только жизни – к единению с Богом. Некоторые из этих передовых мыслителей отзываются в стихах и прозе о высших небесах, своих братьев по вере, как "о деревушках, застроенных лачугами и называемых небесами, в которых мы не замешкаемся долго, а поспешим к обители нашего Возлюбленного, где нас ждет брачный пир и брачное ложе, покрытое тончайшими шелками и ценными украшениями. К чему нам засиживаться в жалких деревушках и лачугах". И еще: "Разве страшен даже самый преисподний ад тому, кто знает, что в конце концов, хотя бы и после многих эонов, он будет в объятиях Возлюбленного. Ад – это только отвратительный кошмар. Проснувшись, любовник увидит, что Возлюбленный нежно смотрит ему в глаза". Конечно, для таких душ не небеса не представляют награды, ни ад – наказания. — 103 —
|