|
А сборной между тем предстоят не просто календарные игры. Ей предстоит олимпийский матч. Так что, принимая во внимание состояние Всеволода Боброва, это, возможно, и было к лучшему, что он не попал в олимпийскую сборную. Но судьба играет человеком, если человек играет в футбол. И отлично играет. В начале олимпийского 1952 года Бобров не просто играл, но был и играющим тренером. Прекрасно помню его дебют в качестве тренера в 1952 году. Я, врач футбольно‑хоккейной команды ВВС, выезжаю с ребятами на сборы в Леселидзе. Через некоторое время туда же прибывает и олимпийская сборная СССР, возглавляемая Борисом Андреевичем Аркадьевым. И вот встреча сборной страны с командой ВВС. В игре со сборной Бобров применяет удивительно гибкую тактику. Игра идет не только на равных, но и с явным преимуществом его команды. И если матч заканчивается со счетом 0:0, то только потому, что нападающие ВВС делают досадные промахи, штурмуя ворота сборной. Однако никто, в том числе и сам Бобров, не мог предположить, чем закончится для него эта игра. После Леселидзе и дальше по мере последующих тренировок и игр Аркадьеву становилось ясно, что олимпийской сборной не хватает лидера, не хватает человека, умеющего организовать и повести за собой игроков, человека, способного поднять игру до ее величайшего накала, выдержать этот накал и решить исход поединка. Аркадьев знал только одного человека, способного сделать все это. Таким человеком был Бобров. Но Бобров был болен. Ведь не зря Миронова говорила: «Какое счастье, что он не включен в олимпийскую сборную». Аркадьев размышлял, колебался, раздумывал, вертел и так и эдак. – Ну что там у него? Вы можете мне сказать, что там у него? – в миллионный раз спрашивает меня Борис Андреевич, прекрасно зная, чем страдал Бобров. – Спросите у Мироновой. – Да знаю я, Олег Маркович, знаю. Потом брал меня под руку и отводил в сторону: – Слушайте, а может быть… Я понимал этого великолепного педагога и чудесного человека, находившегося сейчас между Сциллой и Харибдой, между ответственностью перед здоровьем человека и ответственностью первых наших Олимпийских игр. Он был в курсе наших отношений и спрашивал меня о Боброве не только и не столько как врача, сколько как друга, который никогда не подвел бы своего товарища. Стремительно летело время. И только на самом последнем этапе Борис Андреевич решился на разговор с Всеволодом Михайловичем. А этот сумасшедший, лишь только Аркадьев раскрыл рот, ответил ему в своей извечной манере – коротко и безапелляционно: — 59 —
|