|
– Слышь, доктор, ногу, как думаешь, отхватят? – Пить принесите. Принесите попить. Да русские вы или нет! Ефимов вытирает со лба капельки пота и смотрит на меня. А я что могу сделать? Пить этому малому нельзя. Но мучается он страшно: ранение в живот. – Смочи ему рот. Ну и… две‑три капли… С противоположного угла несется: – Да подойдет сюда кто‑нибудь, мать вашу так! Лубенцов спешит навстречу крику: – Что с тобой, браток? – Да не со мной. Парень вон кончается. Сделай хри ста ради что‑нибудь. Кореш мой. На себе вытащил… Неужто… И так вторые сутки. Каждый их час. Каждую их минуту. Когда нервы на пределе, думаешь: лучше там, чем здесь. А там это разве не здесь? Вчера снарядом накрыло двух наших санитаров. Несли раненого. Накрыло здесь, рядом… Потом была Чехословакия. Последние тяжелые бои. Последние часы. Последние метры. Последние жертвы… …Отбили бункер в центре города. Не проходит и часа, как мы оказываемся в тылу у немцев. Бункер окружен со всех сторон. Лупят по нему так, что вот‑вот перепонки лопнут. Пожалуй, это крышка. Выбраться невозможно. Но и здесь не очень‑то уютно. Отстреливаемся. Так, скорей от бессильной злости. Мышеловка, черт бы ее побрал. Через четверть часа, максимум через тридцать минут, не получив ответа на свой ультиматум, немцы закидают бункер гранатами. Одним словом, влипли. Подтягиваю к себе автомат. Остальные делают то же. Но открыть огонь не успеваем. Наконец‑то срабатывает связь, и одна из наших батарей устраивает немцам такую свистопляску, что им уже не до нас. И так то одно, то другое. С одним из санинструкторов нарываемся на немецкую колонну. Разыгрываем из себя мертвецов. Немцы повертелись, обложили нас русским матом и поспешили дальше. Май сорок пятого не располагал их к прогулкам. Встаем, отряхиваемся и продолжаем вытаскивать из‑под обстрела раненых. Нетрудно представить себе, как дорога была для каждого из нас в эти последние дни войны собственная жизнь, как не хотелось умирать в преддверии Победы. Но еще дороже была сама Победа… На фронте я стал коммунистом. Там же, на фронте, во время короткой передислокации, я встретил девушку, ставшую впоследствии моей женой. И вот уже почти сорок лет мы вместе… Почему то, что происходит с нами сегодня, память стремится обобщить, размывая границы времени и событий? А вот ТО остается словно высеченным из камня? Но ведь прошло почти сорок лет. Сорок! Жизнь целого поколения. Все помнится необычайно остро. По месяцам, неделям, иногда по часам. — 39 —
|