|
Однако даже чиновничья элита России оказывалась все менее связанной с поместным землевладением. В 1901 г. 70 % чиновников I–IV классов Табели о рангах либо вовсе не имело земли, либо владело поместьями размером менее 100 десятин. Прогрессировавшее усложнение общественной жизни инициировало процесс профессионализации управленческой деятельности и требовало привлечения на государственную службу лиц, получивших специальную подготовку, в таком количестве, какого поместное дворянство дать не могло. Управление империей все более сосредоточивалось в руках чиновников-профессионалов, главным (а чаще всего и единственным) источником дохода для которых являлось жалованье. О всесилии бюрократии, о фактической узурпации ею прерогатив короны писали еще в начале XX в. многие. Так, один из виднейших представителей консервативно-монархического течения в русской публицистике (в прошлом — народоволец) Л. А. Тихомиров сетовал на то, что «бюрократия получает тенденцию фактически освободиться от верховной власти и даже подчинить ее себе». Известные основания для суждений такого рода имелись. Усложнение стоявших перед государством задач вынуждало носителя верховной власти при принятии тех или иных решений все больше считаться с мнением профессиональных чиновников, служивших в соответствующих бюрократических структурах. Политический курс самодержавия вырабатывался в острой борьбе различных придворно-бюрократических группировках. В России вплоть до 1905 г. отсутствовало правительство (в юридическом смысле), т. е. не было высшего коллегиального исполнительного органа, призванного осуществлять непосредственное управление страной. Руководители центральных звеньев государственного аппарата — министерств — действовали совершенно самостоятельно, мало считаясь друг с другом и подчиняясь только царским указаниям Министры не были объединены общей политической программой. Ведомственная разобщенность в результате достигла значительных масштабов, что негативно сказывалось на функционировании государственной машины. Впрочем, для общества, для подданных конфликты между отдельными звеньями этой машины могли, напротив, иметь благие последствия. Как отмечал еще в середине XIX в. один проницательный наблюдатель, «при самовластии наших правителей разъединение их служит часто единственным ограждением [населения] от притеснения [властей], предоставляя возможность [просителю] уходить от одной власти под покровительство другой». Кризисность ситуации, складывавшейся в стране в канун революции 1905–1907 гг., в той или иной степени осознавалась многими представителями правящих кругов. Однако вопрос о путях предотвращения революционного взрыва являлся объектом острых разногласий. Часть представителей высшей бюрократии видели выход в «увенчании» здания реформ 1860-1870-х гг. совещательным представительным органом, в проведении ряда других преобразований, призванных модернизировать существующий строй, и в соглашении на этой основе с умеренными элементами либеральной оппозиции. Наиболее консервативные круги в верхах противились, однако, такого рода уступкам, полагая необходимым во имя предотвращения революции решительно пресекать любые «игры в конституцию». Эти взгляды, источником которых служила, помимо прочего, сознававшаяся верхами слабость российского либерализма, его неспособность контролировать поведение народной стихии, были близки Николаю II, вступившему на трон в 1894 г. после смерти Александра III. — 319 —
|