|
Потребность следовать за пациентом по знакам, заключенным в каждом его шаге и поступке, не является секретом для любого терапевта. И все-таки эти интервалы часто становятся незатронутыми областями переживаний, например, детство и юность, период жениховства и супружеская жизнь, отношения с отцом и отношения с начальником. Сюда следует добавить малозначимые “промежуточные события” и посвятить им некоторое время терапевтической сессии. Они проявляются спонтанно, когда легко заметная непоследовательность может воздействовать на самоощущение пациента. Необходимо отметить особую ценность восстановления этих “промежуточных событий”, потому что они часто обесцениваются в угоду более важным задачам терапии, таким как, например, снятие симптома. Конечно, ярко выраженный симптом прежде всего привлекает внимание терапевта, да и сам пациент стремится быстрее разрешить свою проблему. Если пациент пришел к терапевту с целью непременно достичь изменений, он тоже начинает спешить, игнорируя “промежуточные события”, считая их слишком неинтересными или слишком опасными. Иногда “промежуточные события” могут не учитываться, потому что они ведут не в том направлении или нечетко связаны с тем, о чем говорит пациент. Однако задача терапии — дать пациенту возможность прочувствовать каждый шаг, каждый отрезок драмы, которую создают последовательно переживаемые чувства. Я хочу представить вам этап терапевтической сессии, на котором последовательность высказываний прерывалась. На этом примере я хочу показать, как мягкое усиление остроты ощущений или направление высказываний связывают последовательность. Очевидно, что каждое мое замечание налаживало связи одного высказывания с другим до тех пор, пока не сложился целый сюжет, который воплотил и классифицировал глубоко спрятанные “я”. Пациент по имени Кевин начал сессию в характерной для него бессвязной манере изложения. Он запинался, заикался и поминутно высказывал противоречивые суждения. Он прятался за свои формулировки, где каждый знак следовал за другим. Сначала он упомянул о своей наивности. Слово наивность было для меня первым знаком. Подобное саморазоблачение было необычным для Кевина, его “наивное я”, как мне казалось, делало его недоверчивым и блеклым. В ответ на мое желание выявить его наивность он стал заикаться, его речь сделалась еще менее выразительной. Он продолжал прятаться за своей дифлексией (уклонением), хотя в действительности говорил достаточно острые вещи. Его слова указывали на следующий знак — он претендовал на то, чтобы быть наивным и, таким образом, нуждаться в моем совете или руководстве, хотя на самом деле почти не нуждался в этом. Я расценил его претензию скорее как каприз, нежели намек на наивность. Прикрывая свою претензию витиеватой речью и интонациями, он оставлял свои высказывания недоговоренными, и все-таки они были знаками, которые выявляли новое значение его “я” — его независимость от меня, а кроме того, в голосе Кевина слышались интонации превосходства, послужившие еще одним знаком. — 70 —
|