|
Где была она в то время, как его душа переходила от экстаза к томлению? Может быть, неисповедимыми путями духовной жизни в те самые минуты ее душа чувствовала его преклонение. Может быть. Жар желания снова запылал в нем, зажег и охватил все тело. Чувствуя его желание, она – искусительница в его вилланелле – пробуждалась от благоуханного сна. Ее черные, томные глаза открывались навстречу его глазам. Она отдавалась ему, нагая, лучезарная, теплая, благоуханная, щедротелая, обволакивая его, как сияющее облако, обволакивая, как живая вода; и словно туманное облако или воды, кругоомывающие пространство, текучие буквы речи, знаки стихии тайны, устремились, изливаемые его мозгом. Ты не устала в знойных лучах Падшего духа манить за собой? Память, усни в завороженных днях. Сердце сгорает в твоих очах, Властвуешь ты над его судьбой. Память, усни в завороженных днях. Дым фимиама плывет в небесах Всходит от шири бескрайней морской. Память, усни в завороженных днях. В стонах прерывистых, в скорбных мольбах Гимн претворенья плывет над землей. Ты не устала в знойных лучах? Вот моя жертва в простертых руках, Чаша наполнена жизнью живой. Память, усни в завороженных днях. Но все ты стоишь в истомленных очах, И томный твой взор манит за собой. Ты не устала в знойных лучах? Память, усни в завороженных днях. *Что это за птицы? Устало опираясь на ясеневую трость, он остановился на ступеньках библиотеки поглядеть на них. Они кружили, кружили над выступающим углом дома на Моулсворт-стрит. В воздухе позднего мартовского вечера четко выделялся их полет, их темные, стремительные, трепещущие тельца проносились, четко выступая на небе, как на зыбкой ткани дымчатого, блекло-синего цвета. Он следил за полетом: птица за птицей, темный взмах, взлет, снова взмах, стрелой вбок, по кривой плавно, трепетание крыльев. Попробовал считать, пока не пронеслись их стремительные, трепещущие тельца: шесть, десять, одиннадцать... И загадал про себя – чет или нечет. Двенадцать, тринадцать... а вот еще две, описывая круги, спустились ближе к земле. Они летели то высоко, то низко, но все кругами, кругами, то спрямляя, то закругляя линию полета и все время слева направо облетая воздушный храм. Он прислушался к их крику: словно писк мыши за обшивкой стены – пронзительная, надломленная нота. Но по сравнению с мышиным писком ноты эти куда протяжнее и пронзительнее; они жужжат, понижаются то на терцию, то на кварту и вибрируют, когда летящие клювы рассекают воздух. Их пронзительный, четкий и тонкий крик падал, как нити шелкового света, разматывающиеся с жужжащего веретена. — 144 —
|