|
Я не только не любил ее, но даже не боялся, как в Бальбеке, лишиться в ее лице друга, потому что и дружбе между нами пришел конец. Не подлежало сомнению, что я давно уже стал ей совершенно безразличен. Я отчетливо сознавал, что в ее глазах я уже не принадлежу к «стайке», а ведь когда-то мне так хотелось в нее попасть, и как же я был счастлив потом, оттого что меня в нее приняли! Поскольку Альбертина утратила бальбекскую бесхитростность и дружелюбие, то особых угрызений совести я не испытывал; и все же мне думается, что подтолкнуло меня мое последнее филологическое открытие. Присоединяя новое звено к цепи незначащих фраз, под которыми таилось мое желание, я говорил Альбертине, – а она, прислонясь к стене, сидела теперь на моей кровати, – об одной девушке из стайки, девушке менее заметной, чем ее подруги, но все же, на мой взгляд, славненькой. «Да, – согласилась Альбертина, – она похожа на япошечку». Вне всякого сомнения, когда я познакомился с Альбертиной, она не знала слова «япошечка[298 - Япошечка – в оригинале использовано экзотическое слово «mousme», заимствованное французским писателем Пьером Лота из японского языка. Оно появляется в его романе «Госпожа Хризантема» (1887), где Лота объясняет причины нововведения: «Мусме – это слово, которое обозначает девушку или молодую женщину. Это одно из самых милых слов японского языка; кажется, что есть в этом слове что-то от рожицы (милой, забавной рожицы, которую они умеют строить), а главное что-то от мордашки (характерной для них сморщенной мордашки). Я буду часто употреблять это слово, не зная ему равных во французском языке».]». Если бы ее жизнь шла обычным своим чередом, она, вероятно, никогда бы его и не узнала, и я за грех бы это не счел, так как на мой слух это омерзительное слово. От него болят зубы, как от мороженого. Но из уст хорошенькой Альбертины даже слово «япошечка» мне приятно было услышать. Я подумал, что если оно и не посвящает меня в тайны внешние, то, во всяком случае, выявляет некую внутреннюю эволюцию. К сожалению, Альбертине пора было уходить, иначе и она опоздала бы к ужину, и я бы не сел за стол вовремя. Ужин готовила мне Франсуаза, а она не любила, чтобы ее заставляли ждать, и, должно быть, рассматривала как нарушение одной из статей своего кодекса уже то, что Альбертина в отсутствие моих родителей у меня засиделась и по ее вине все задерживается. Но перед «япошечкой» я отступил и поспешил заявить: – Знаете, я совсем не боюсь щекотки, можете щекотать меня целый час, а я и не почувствую. — 228 —
|