Тремя‑четырьмя неделями позже Пасхи избавили меня от жида; но домой беднягу не отправили, а приговорили к четверке, где пробыл он два года, а потом сослали до конца дней в Триест. Едва остался я один, как принялся за дело с величайшей поспешностью. Я должен был торопиться: мог явиться еще какой‑нибудь гость и потребовать, чтобы в камере подметали. Я отодвинул кровать, зажег лампу и улегся на пол с эспонтоном в руках, расстелив рядом с собой салфетку, чтобы собирать в нее щепочки дерева, в которое вгрызался острым засовом; надобно было проделать отверстие в полу, ковыряя его железным прутом; когда начинал я работу, щепочки были не больше пшеничного зерна, но потом превратились в большие обломки дерева. Пол был из лиственничных досок шириною в шестнадцать дюймов; начал я со стыка двух досок; там не было ни гвоздей, ни железных скоб, и работа моя подвигалась равномерно. Потрудившись шесть часов, завязал я салфетку и отложил в сторону, собираясь назавтра вытряхнуть ее в глубине чердака, за кучей тетрадей. Объем щепок был в четыре или пять раз больший, нежели отверстия, из которого я их извлекал. Дуга окружности составляла приблизительно градусов тридцать, а диаметр ее был около десяти дюймов. Я поставил кровать на место, на следующий день вытряхнул салфетку и понял, что могу не бояться, что щепки мои кто‑нибудь заметит. На второй день обнаружил я под первой доской, толщиною в два дюйма, другую, по моему представлению, такую же. Гостей мне не случалось принимать ни разу, но страх, что несчастье это может произойти, мучил меня, и в три недели сумел я совершенно изрубить три доски и обнаружил под ними каменную поверхность из кусочков мрамора, какую в Венеции именуют terrazzo marmorin . Такой пол встречается обыкновенно во всех венецианских домах, кроме домов бедняков. Даже знатные синьоры предпочитают иметь terrazzo , а не паркет. В унынии увидел я, что засов мой его не берет; как ни нажимал я на острие, как ни надавливал — оно скользило. Неожиданность эта повергла меня в тоску. Я припомнил, что Ганнибал, как пишет Тит Ливий, проделал проход сквозь Альпы, размягчая скалы уксусом и затем раскалывая их ударами меча; я всегда считал, что это невозможно — не потому, что кислота недостаточна сильна, а из‑за невероятного количества уксуса, какое должно было быть у него в запасе. Я полагал, что Ганнибалу помог не уксус, acetum , а asceta , что на падуанской латыни могло означать ascia , молоток; ошибка могла случиться по вине переписчиков. И все же я вылил в углубление бутылку крепкого уксусу, и назавтра, благодаря то ли уксусу, то ли великому терпению, понял, что добьюсь своего: надобно было не разбивать кусочки мрамора, но острием инструмента моего процарапывать скреплявший их цемент; к большому своему удовольствию увидел я, что трудней всего подавалась поверхность; в четыре дня одолел я и этот пол, не повредив острия своего эспонтона. Грани его только еще красивей блестели. — 196 —
|