|
Инт.: Меня поражает ваш упор на доброжелательность. Почему вы отводите такое место позитивным мотивировкам в работе? Х.: Объяснение тому – мнение, что людям, по крайней мере когда речь идет о семейной терапии, трудно меняться при негативной реакции. Я думаю, что 99% расстройств отсюда: людей "девальвируют" ярлыками или люди сами умаляют себя. Инт.: Идеи конструктивизма и соответствующей терапии, кажется, больше привились в Европе, чем в Соединенных Штатах. Как вы объясняете этот факт? Х.: Европейцы, особенно в странах, как я их называю, "социальной справедливости" – в Северной Европе, – с увлечением отнеслись к идеям Бейтсона, а также некоторых его единомышленников: кибернетиков Хайнца фон Фоерстера, Умберто Матураны, Эрнеста фон Глейзерфельда. Значительное влияние оказали к тому же миланские психотерапевты – Луиджи Босколо, Джанфранко Чеччин. Я думаю, европейцы отреагировали на подразумеваемое у этой группы мыслителей недоверие к прикладной науке и на следующее отсюда представление, что терапия – скорее диалог на уровне "я – ты", чем дело социальных инженеров. Возможно, их подвинула явная у названной группы доминанта сотрудничества – в противоположность той позиции, когда психотерапевт предстает "экспертом". Но я согласна с вами, конструктивизм не получил большой поддержки в Соединенных Штатах. Он не соответствует американскому прагматизму, американской хватке. В тот день, когда "Нетворкер" перестанет рекламировать кассеты серии "Мастера психотерапии", я поверю, что быть "мастером" – не идеал из числа недостижимых в американской семейной психотерапии. Дотянуться до жизни Интервью с Вирджинией Сатир Январь-февраль 1989 Превзойти... Это у Вирджинии Сатир "получалось" с малых лет. Она была выше ростом, развитее и сообразительнее всех своих сверстников, фермерских детей в одной из сельских общин в Висконсине. В три года она уже умела читать. К одиннадцати годам достигла своего "взрослого" роста – почти шести футов1. И хотя часто болела, когда пошла в школу, в колледж поступила уже в семь лет. Она сама считает так: "Я никогда не старалась быть такой, как все. Я всегда знала: я другая". 1Выше 180 см. Еще со времени своего долговязого, неуклюжего, болезненного детства Сатир усвоила опыт аутсайдера и умела понять других, переживавших, что они непохожие на всех, странные. Возможно, эта чуткость и позволяла ей так глубоко заглянуть в душу людям, которым она помогала. Сатир удавалось внушить людям, что она, как никто, ценит каждого за его неповторимость, за то, что на всей планете нет ему подобного, и что непохожесть человека – не дефект, не тяжкое бремя, а бесценное сокровище. — 183 —
|